двадцатимиллионной. Но два таких совпадения, одно за другим, было уже чудом.
Бартон не верил в чудеса. Он считал, что нет такого события, которое нельзя было бы объяснить физическими законами, если известны все факты.
Но их-то он как раз и не знал, поэтому сейчас его и не беспокоило это «совпадение». Требовалось скорейшее решение другой задачи. Она состояла в том, что ему делать с Герингом?
Этот человек знает, кто он такой, и поэтому может выдать его любому этику.
Бартон быстро осмотрелся и увидел, что к ним приближаются, как будто с дружественными намерениями, довольно много мужчин и женщин. Времени было только, чтобы перекинуться с немцем несколькими словами.
— Геринг, я могу сейчас убить вас или себя. Но я не хочу ни того, ни другого — во всяком случае, в данное время. Вы знаете, почему вы представляете для меня угрозу. Мне не следовало бы рисковать, доверяя вам, вероломный шакал. Но сейчас в вас ощущается нечто необычное, нечто такое, чего я еще не осознаю. Однако…
Геринг, имевший репутацию человека, быстро восстанавливающего свои физические и духовные силы, казалось, уже оправился от потрясения. Он лукаво ухмыльнулся и сказал:
— Я застал вас врасплох, не правда ли?
Увидев, что Бартон напрягся, он поспешил поднять руку и добавил:
— Я клянусь, что никому не открою, кто вы такой! Я клянусь, что ничего не сделаю вам во вред! Возможно, мы с вами и не друзья, но по крайней мере мы знаем друг друга и находимся среди чужих. Хорошо иметь рядом с собой хотя бы одно знакомое лицо. Я знаю, что слишком долго страдал от одиночества, от душевной опустошенности. Я думал, что сойду с ума. В этом одна из причин, почему я прибегал к наркотику. Поверьте мне, я не продам вас, Бартон.
Бартон ему не поверил. Однако он подумал, что в течение некоторого времени ему можно будет доверять. Геринг хочет иметь здесь потенциального союзника, во всяком случае, пока он не определит для себя, что будет делать. Кроме того, возможно, и Геринг изменился в этом мире к лучшему.
«Нет, — тут же сказал сам себе Бартон. — Нет. Ты снова все такой же. Каким бы ты ни был на словах циником, ты всегда слишком быстро прощал, всегда был готов быстро забыть о нанесенном тебе вреде и предоставить своему обидчику еще одну возможность. Не будь глупцом, Бартон».
Прошло три дня, а он все еще не знал, как ему поступить с Герингом.
Бартон выдал себя за Абдула ибн Гаруна, жителя Каира девятнадцатого века. У него было несколько причин взять себе это имя.
Одной из них было то, что он превосходно говорил по-арабски, знал каирский диалект этой эпохи и получил возможность прикрывать голову тюрбаном, в качестве которого он использовал одно из полотнищ. Он надеялся, что таким образом сможет хоть как-то изменить свой внешний вид. Геринг не сказал никому ни слова, которое могло бы поставить под сомнение эту маскировку, Бартон был уверен в этом, поскольку проводил с немцем все свое свободное время. Они жили в одной хижине, пока не освоились с местными обычаями. Это было время их испытательного срока. Частично оно было занято интенсивными воинскими тренировками. Бартон был одним из лучших фехтовальщиков девятнадцатого века, а также отлично разбирался во всех разновидностях боя как с оружием, так и голыми руками. После того, как он продемонстрировал свои способности в серии испытаний, его пригласили стать новобранцем. По сути, ему обещали, что он будет инструктором, как только в достаточной мере овладеет языком.
Геринг также быстро добился уважения местных властей. При всех его недостатках, храбрости ему было не занимать. Он был силен и искусен в рукопашном бою, общителен, привлекателен, когда это было ему нужно, и почти не отставал от Бартона в овладении беглой речью. Он быстро продвигался к власти, приличествующей бывшему рейхсмаршалу гитлеровской Германии.
Эта часть западного берега была населена людьми, говорящими на языке, совершенно незнакомом Бартону. Когда он наконец изучил этот язык настолько, что смог задавать вопросы, то пришел к заключению, что эти люди, должно быть, жили когда-то в Центральной Европе, где-то в начале бронзового века. У них были некоторые странные обычаи, одним из которых было совокупление на виду у всех. Это было интересным даже для Бартона — одного из основателей в Лондоне Королевского Антропологического Общества в 1863 году — повидавшего много неожиданных обычаев во время экспедиций на Земле. Он не участвовал в отправлении этого обычая, но и не ужасался.
С радостью он воспринял обычай рисовать на лице бакенбарды и усы. Мужчины были возмущены фактом, что при Воскрешении их навсегда лишили волос на лице и крайней плоти. Они ничего не могли поделать с последним надругательством, но зато были в состоянии в некоторой степени компенсировать первое. Они мазали верхнюю губу и подбородок темной жидкостью, приготовляемой из древесного угля, рыбьего клея, дубильных веществ и еще нескольких компонентов. Особо фанатичные вместо раскраски татуировали себя, терпеливо снося многочисленные болезненные уколы острой бамбуковой иглой.
Теперь Бартон был вдвойне замаскирован, но все же он зависел от одного человека, который мог при первой же удобной для него возможности выдать его. Бартон надеялся поймать кого-либо из этиков, но так, чтобы остаться неузнанным.
Бартон хотел быть уверенным в том, что он сможет вовремя убраться — прежде, чем его засунут в сеть. Это была опасная игра, подобная ходьбе по канату, натянутому над волчьим логовом. Но он хотел в нее играть. Он побежит только в случае крайней необходимости. Остальное же время он сам будет охотником, а не преследуемой жертвой.
Однако мечта о Темной Башне или Большой Чаше всегда присутствовала в каждом его помысле. Зачем играть в кошки-мышки, когда можно прорваться в самую цитадель замка, внутри которого, по его предположению, располагалась штаб-квартира этиков? Или, если прорваться — слишком сильно сказано, то хотя бы прокрасться. Пока коты ищут мышь повсюду, она прошмыгнет в Башню, а уж там мышь может превратиться в тигра.
От подобной мысли он рассмеялся и привлек к себе внимание двух своих сожителей по хижине — Геринга и англичанина семнадцатого века Джона Коллона. Его смех отчасти был вызван нелепостью сопоставления себя с образом тигра. Что питало его надежду на то, что один человек может хоть чем-то навредить этим Создателям планеты, Воскресителям миллиардов мертвых, Кормильцам и Покровителям воскрешенных? Он сжал кулаки и попытался убедить себя в том, что именно он и его мозг будут причиной свержения этиков. Почему эта мысль не покидала его разум, он не понимал? Но Они боялись его. Если бы он только мог узнать почему…
Другой причиной его смеха было то, что его «я» действительно верило, что он — тигр среди людей. «Человек таков, каким он себя представляет», — вновь и вновь беззвучно повторял Бартон.
— У вас, друг мой, очень необычный смех, — заметил Геринг. — В нем чувствуется что-то женское… Это удивительно для такого мужественного человека, как вы. Он напоминает… звук камня, скользящего по замерзшему озеру. Или лай шакала…
— Во мне есть что-то и от шакала, и от гиены, — кивнул Бартон. — Именно это утверждали мои завистники — и они были правы. Но не более.
Он поднялся с постели и начал делать упражнения, стряхивая остатки сна. Через несколько минут он вместе с другими пойдет к чашному камню у Реки, чтобы наполнить свой желудок. После этого один час патрулирования местности. Затем муштра, после которой последует обучение владению копьем, дубиной, пращой, обсидиановым мечом, луком, кремневым топором и драка голыми руками и ногами. Час отдыха, бесед и полдника. Затем час обучения языку. Двухчасовая работа по строительству крепостей на границе этого маленького государства. Получасовой отдых, затем обязательный бег на милю, чтобы возбудить аппетит. Затем обед и свободный вечер для тех, кто не занят на дежурстве по охране или по другим служебным поручениям.
Такой распорядок был введен и в других крохотных государствах вдоль Реки. Почти везде человечество или воевало, или готовилось к войнам. Граждане обязаны были поддерживать физическую форму и как можно лучше сражаться. Упражнения к тому же заполняли избыток свободного времени граждан. Как бы ни была однообразна военная жизнь, это было лучше, чем сидеть сложа руки, размышляя, чем бы поразвлечься. Свобода от забот о хлебе насущном, квартплате, деньгах и от других мелочных обязанностей, которые наполняли жизнь землян, вовсе не была благословенной. Шла грандиозная борьба со скукой. Руководители каждого государства только и были заняты в основном мучительными
