Она не ответила. Руки в перчатках легонько, чуть вызывающе похлопывали по тонкому ободу руля. Я швырнул незажженную сигарету в окно, повернулся и притянул ее к себе.

Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня как можно дальше к дверце и провела перчаткой по губам. Я сидел неподвижно.

Мы помолчали. Потом она очень медленно произнесла:

– Считайте, что я вас на это подбила. Я не всегда была такой. Только с тех пор, как Стэн Филипс погиб в своем самолете. Иначе я бы сейчас была миссис Филипс. Ожерелье подарил мне Стэн. Как-то он сказал, что оно стоит пятнадцать тысяч. Белый жемчуг, сорок одна жемчужина, самая крупная диаметром примерно треть дюйма. Не знаю, сколько по весу. Я их не оценивала и не показывала ювелирам. Но я их любила из-за Стэна. Я любила Стэна. Так, как любят всего раз в жизни. Можете вы это понять?

– Как мне вас звать? – спросил я.

– Лола.

– Рассказывайте дальше, Лола. – Я вытащил из кармана новую сигарету и стал разминать ее, просто чтобы чем-то занять руки.

– На ожерелье была простая серебряная застежка в виде пропеллера. В самой середине – маленький брильянт. Фрэнку я сказала, что жемчуга поддельные и купила их я сама. Он поверил. Отличить и правда трудно.

Понимаете... Фрэнк довольно ревнив.

В темноте она придвинулась ко мне, чуть коснувшись меня бедром. Но на этот раз я не шевельнулся. Завывал ветер, содрогались деревья. Я по-прежнему мял в пальцах сигарету.

– Наверное, вы читали этот рассказ, – сказала она. – Про жену и жемчуг, как она обманула мужа, сказала, что жемчуг фальшивый.

– Читал, – ответил я, – это Моэм.

– Я взяла на службу Джозефа. Муж тогда был в Аргентине. Мне было очень одиноко.

– Понятно, – сказал я.

– Мы с Джозефом часто катались на машине. Иногда заходили вместе в бар.

Но больше ничего не было. Я не...

– Вы рассказали ему про жемчуг, – прервал я. – И когда ваши двести двадцать фунтов говядины вернулись из Аргентины и вышвырнули его вон, он прихватил с собой ожерелье, потому что знал, что оно настоящее. А потом предложил вам вернуть его за пять тысяч.

– Да, – просто ответила она. – Конечно, я не хотела идти в полицию. И, конечно, в этих обстоятельствах Джозеф не побоялся дать мне свой адрес.

– Бедный Уолдо, – заметил я. – Мне его даже жалко. Надо же было в такой момент нарваться на старого друга, который на тебя имеет зуб.

Я чиркнул спичкой о подошву и прикурил. Табак так высох от горячего ветра, что вспыхнул, словно степная трава. Женщина тихо сидела рядом, снова положив руки на руль.

– Ах уж эти летчики, – сказал я, – погибель для женщин. И вы все еще любите его, или вам так кажется. Где вы хранили ожерелье?

– В шкатулке из русского малахита на туалетном столике. Вместе со всякой бижутерией. Иначе я не могла бы его носить.

– А оно стоило пятнадцать кусков. И вы думаете, что Джозеф спрятал жемчуг у себя в квартире. Тридцать, первая, да?

– Да, – подтвердила она. – Наверное, это слишком большая просьба.

Я открыл дверцу и вылез из машины.

– Эту услугу вы уже оплатили, – сказал я. – Пойду посмотрю. У нас в доме двери не слишком упрямые. Когда полиция обнародует фотографию Уолдо, то узнает, где oн жил, но скорее всего это будет еще не сегодня.

– Это страшно мило с вашей стороны, – заявила она. – Мне ждать здесь?

Я стоял, опершись на дверцу, и смотрел на Лолу. На ее вопрос я не ответил. Просто постоял, вглядываясь в блеск ее глаз. Потом захлопнул дверцу и пошел к Фрэнклин-стрит.

Даже при таком ветре я все еще ощущал запах сандалового дерева от ее волос. И прикосновение ее губ.

Я отпер парадную дверь «Берглунда», прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Прокрался по коридору и взглянул на дверь тридцать первой квартиры. Света под ней не было. Я постучал – легко, уверенно, как стучит бутлегер с широкой улыбкой и бездонными карманами.

Никакого ответа. Я вытащил из кармана кусок целлулоида, вставил его между язычком замка и косяком и сильно налег на дверную ручку, нажимая в сторону петель. Замок сухо щелкнул, словно сосулька сломалась. Дверь подалась.

Внутри было темно, только с улицы просачивался свет и кое-где лежали его желтоватые отблески.

Я закрыл дверь, включил свет и постоял, осматриваясь. В квартире был странный запах. Через секунду я его распознал – запах черного табака. В стоячей пепельнице у окна я нашел четыре коричневых окурка ? мексиканские сигареты.

Наверху, у меня на этаже, кто-то встал с постели и отправился в уборную. Было слышно, как спустили воду. Я прошел в ванную. Легкий беспорядок, но здесь ничего не спрячешь. Кухня отняла больше времени, но я уже искал лишь для проформы. Ясно, что в этой квартире никаких жемчугов нет.

Заметно было, что Уолдо собирался в спешке и что-то не давало ему покоя, когда он направлялся под пули своего старого дружка.

Я вернулся в гостиную, откинул кровать от стены и заглянул за зеркальную дверь в гардеробную, потом откинул кровать еще больше. Тут я перестал искать ожерелье. Я нашел человека.

Он был невысокий, с седыми висками, очень смуглый, в бежевом костюме с галстуком винного цвета. Аккуратные смуглые руки бессильно свисали по бокам.

Маленькие ноги в остроносых блестящих ботинках почти касались пола.

Он был привязан к металлической спинке кровати ремнем, захлестнутым вокруг шеи. Язык у него был высунут не правдоподобно далеко, я и не знал, что такое бывает.

Все это мне не понравилось, поэтому я задвинул кровать на место, и он уютно устроился там между двумя подушками. Я к нему так и не притронулся. И без того было ясно, что он холодный как лед.

Я вошел в гардеробную и обтер платком дверные ручки. Вещей почти не было – так, всякая мелочь, необходимая одинокому мужчине.

Выйдя оттуда, я все-таки занялся покойником. Бумажника при нем не было.

Уолдо, конечно, забрал его и выбросил. Плоская наполовину пустая коробочка для сигар с надписью золотом: Louis Tapia y Sia, Calle de Paysandu, 19, Montevideo. Спички из клуба «Спецциа». Под мышкой – кобура из грубой темной кожи, в ней маузер тридцать восьмого калибра.

Маузер свидетельствовал о том, что его хозяин профессионал, от этого мне стало как-то легче. Впрочем, не такой уж классный профессионал, иначе его не прикончили бы голыми руками, когда в кобуре спокойно лежало оружие, которым можно стену разнести.

Кое в чем я разобрался, но не до конца. Были выкурены четыре коричневые сигареты, значит, либо он здесь сидел в ожидании, либо они беседовали.

Потом, должно быть, Уолдо схватил человечка за горло и прижал так, что тот через секунду потерял сознание, и толку от его маузера оказалось не больше, чем от зубочистки. Потом Уолдо повесил его на ремне, возможно, уже мертвого.

Из-за этого, видно, Уолдо и спешил забрать из квартиры все свои вещи, а потом нервничал, не застав в условленном месте Лолу. Из-за спешки, кстати, он и машину возле бара оставил незапертой.

Все эти объяснения вполне годились, если человечка убил Уолдо, если это и вправду была квартира Уолдо и вообще если меня не водили за нос.

Я снова стал рыться в карманах убитого. В левом кармане брюк нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане – аккуратно сложенный надушенный платок. В правом – еще один, не сложенный, но чистый. В правом боковом – штук пять бумажных платков. Чистюля... Под бумажными платками был футлярчик с четырьмя новенькими ключами от машины. На нем золотом