Наклонившись над ней, он потер ее руки в своих ладонях и с силой дунул в лицо. Веки вздрогнули, но Гемма не пошевелилась.

– Сильный обморок, – сказал Коста, – ну, хорошо. Я знаю, чем ее разбудить.

Он отошел к автомобилю, достал из ящика долото и сильным ударом прошиб низ бака, подставив фляжку. Набежало полфляжки мутной жидкости. Коста понюхал ее и засмеялся. Потом он сбросил свой расшитый золотом мундир и швырнул его в траву.

– Занятная форма для шофера, – буркнул он, засучив рукава и подходя к Гемме.

Он приподнял ее голову, разжал долотом стиснутые зубы и влил в рот немного жидкости.

Мисс Эльслей глубоко вздохнула, отчаянно закашлялась и раскрыла глаза.

– Ой!.. Что такое? У меня все горит внутри! Что это за гадость? вскрикнула она, хватаясь за грудь.

– Ничего! Это боевое крещение. Это автомобильный спирт. Он недаром называется бешеным, – невозмутимо ответил Коста.

Мисс Эльслей приподнялась и с испугом посмотрела вокруг.

– Что это… сон? – спросила она, продолжая кашлять.

– К сожалению, не сон, а самая паскудная явь. Недаром я сидел как на иголках в этой чертовой машине.

– А Максимилиан? – спросила Гемма, вздрогнув.

Коста развел руками.

– По правде сказать, я не советовал бы вам сейчас разглядывать его. У него очень непривлекательный вид, а у меня больше нет спирта, чтобы снова приводить вас в чувство.

Гемма быстро поднялась на ноги и обошла автомобиль.

Увидев труп, она пошатнулась, и Коста поддержал ее.

– Poor Yorick![10] Бедный шут! – прошептала она, и Коста увидел слезы на ее ресницах. Она молча прошла к дереву, взяла плащ и покрыла им тело.

– С мертвым покончено, – сказала она, – нужно думать о живых. Что нам делать?

– Вы молодец! – ответил с восхищением Коста, – нам нужно идти до ближайшей деревни, взять лошадей и ехать навстречу Тревису и его ребятам. Автомобиль вышел из строя и не годится никуда, разве на гроб королю.

– Идите сюда, – сказала Гемма.

Коста подошел недоумевая.

– Вы настоящий мужчина, – заговорила Гемма, смотря ему в глаза, – вы вели себя как следует. Спасибо!

Она поднялась на цыпочки и крепко поцеловала Косту в губы. Он отшатнулся, залился краской и отвернулся.

К вечеру Порто-Бланко успокоился и забыл об утренней трагедии. Улицы запылали электрическими лунами, зазвенели песнями, звоном струн и заметались в бесшабашном плясе бушующей карнавальной толпы. Население, как и в первые дни, браталось с наутилийскими воинами, которые блуждали из кабачка в кабачок, выпивая даровое вино. В «Преподобной Крысе» собрались сливки общества, и даже сэр Чарльз удостоил заведение Баста своим присутствием. Веселье, беззаботное, горячее, жадное, кипело во всех уголках города. Женщины льнули к мужчинам, женщины помнили о своем призвании давать радость защитникам и нежно уводили шатающихся солдат в темные двери квартир. Но их ожидания в эту ночь были обмануты. Любовники, не успев окончить первых кратких ласк, засыпали мертвым сном, и напрасно возбужденные женщины пытались разбудить их огнем поцелуев. Они никли грузными, обессиленными телами в пышную свежесть кроватей и храпели густым непробудным храпом, заставляя своих подруг кусать губы в пароксизмах неудовлетворенной страсти.

К двум часам ночи город напоминал замок спящей царевны, и лишь кое-где слонялись по улицам одинокие старики и старухи, вспоминая отцветшую молодость.

Фея прикоснулась к шелковой портьере блестящей волшебной палочкой, и она с шорохом поползла в стороны. За ней открылось широкое пространство, наполненное нефтяными вышками. Их было бесконечное множество, и из каждой тугим, высоким фонтаном хлестала жирная жидкость.

Фея взмахнула палочкой во второй раз, и вдруг загудели гудки и застучали машины. Стук их, сначала тихий и ритмический, становился все громче и громче.

Сэр Чарльз пошевелил головой, но стук не прекращался и начинал терзать нервы. Сэр Чарльз открыл глаза.

Фея исчезла, исчезли и нефтяные вышки, но стук в дверь продолжался.

Сэр Чарльз спустил ноги на пол и сел на постели.

– Кто там? – спросил он, протирая глаза.

– Это я, сэр! Кук! Вы изволили приказать разбудить вас перед рассветом, так как вы хотели посмотреть на восход солнца.

– А… Благодарю вас, Кук. Я сейчас буду готов.

Лорд Орпингтон встал, потянулся, сделал несколько гимнастических движений и накинул халат. Он ночевал в эту историческую ночь в кабинете короля Максимилиана, но тень погибшего монарха Итля не тревожила его непорочную совесть.

Он не вмешивался во внутренние дела несчастной страны, раздираемой политическими неурядицами. Пули, сразившие Максимилиана, были выпущены туземцем, коренным жителем Итля, и сэр Чарльз не мог ни обвинять, ни оправдывать террориста. Он только снизошел на всенародную мольбу о покровительстве и помощи, обращенную к нему, и принял бедный народ, как заблудшую овцу, под прочную и надежную эгиду наутилийской короны.

Одеваясь, чтобы выйти на балкон, он увидел на столе желтый томик романа, поднятый всего день назад Геммой, и повертел его в руках.

– Бедный мальчик, – прошептал сэр Чарльз, кладя книгу обратно и помыслив о бренности всего земного, – но, в конце концов, он сам виноват. Он не мог управлять и погиб жертвой своей бесхарактерности.

Отдав дань памяти покойного, сэр Чарльз вышел в зал дворца и, сопровождаемый флаг-офицером, направился на большой балкон.

Над заливом трепетала прозрачная розово-золотая мгла. Она лежала над сиреневой парчой спокойного моря, которое сливалось с этой мерцающей пеленой мягко и нежно, почти незаметно.

У теплых плоских плит набережной ворковал сонный прибой, перекатывая гальки, и синеватые силуэты кипарисов стояли как тихие девушки, ожидающие женихов, уплывших в море.

Сэр Чарльз был растроган чистой и молитвенной красотой утра.

– Милый Кук, – сказал он торжественным и мягким голосом, – посмотрите, какая упоительная прелесть в этих туманных и сияющих красках. Какая жалость, что мы, люди делового века, утратили способность воспринимать обаяние природы. Даже наши писатели не умеют больше воспламеняться любовью к этому лучшему созданию творца. Разве Анатоль Франс или Редьярд Киплинг могут сравняться по поэтичности описаний природы с такими гениями, как Ричардсон, мистрис Радклиф, Руссо или Бернарден де Сен-Пьер. Чувство природы связано всегда с чувством трогательной печали. Не так ли?

– Совершенно верно, сэр, – подтвердил флаг-офицер.

– Когда я смотрю на природу, я внутренне очищаюсь, я отбрасываю от себя все злые помыслы и беседую с творцом. Как прав был Руссо, когда требовал уничтожить нашу механическую культуру. Смотрите, как мирно и прекрасно выплывает это мощное солнце.

Розовая мгла лопнула на востоке, и в щель прорвалось горячее сияние узкого ломтика солнца. Сэр Чарльз прищурился и скользнул взглядом по берегу. Глаза его задержались на белой стрелке маяка. Там, за ней, лежали нефтяные промыслы, и улыбка полного удовлетворения разлилась по лицу великого человека.