В минуту сделан приговор.

На страшных двух цепях железных

Повешены больших чугунных два котла:

В них виноватых рассадили,

Дров под Разбойника большой костер взвалили;

Сама Мегера их зажгла

И развела такой ужасный пламень,

Что трескаться стал в сводах адских камень.

Суд к Сочинителю, казалось, был не строг;

Под ним сперва чуть тлелся огонек;

Но там, чем далее, тем боле разгорался.

Вот веки протекли, огонь не унимался.

Уж под Разбойником давно костер погас:

Под Сочинителем он злей с часу на час.

Не видя облегченья,

Писатель, наконец, кричит среди мученья,

Что справедливости в богах нимало нет;

Что славой он наполнил свет

И ежели писал немножко вольно,

То слишком уж за то наказан больно;

Что он не думал быть Разбойника грешней.

Тут перед ним, во всей красе своей,

С шипящими между волос змеями,

С кровавыми в руках бичами,

Из адских трех сестер явилася одна.

'Несчастный! - говорит она.

Ты ль Провидению пеняешь?

И ты ль с Разбойником себя равняешь?

Перед твоей ничто его вина.

По лютости своей и злости,

Он вреден был,

Пока лишь жил;

А ты... уже твои давно истлели кости,

А солнце разу не взойдет,

Чтоб новых от тебя не осветило бед.

Твоих творений яд не только не слабеет,

Но, разливаяся, век от веку лютеет.

Смотри (тут свет ему узреть она дала),

Смотри на злые все дела

И на несчастия, которых ты виною!

Вон дети, стыд своих семей,

Отчаянье отцов и матерей;

Кем ум и сердце в них отравлены? - тобою.

Кто, осмеяв, как детские мечты,

Супружество, начальство, власти,

Им причитал в вину людские все напасти

И связи общества рвался расторгнуть? - ты.

Не ты ли величал безверье просвещеньем?

Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек

И страсти, и порок?

И вон опоена твоим ученьем,

Там целая страна

Полна

Убийствами и грабежами,

Раздорами и мятежами

И до погибели доведена тобой!

В ней каждой капли слез и крови - ты виной.

И смел ты на богов хулой вооружиться?

А сколько впредь еще родится

От книг твоих на свете зол!

Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера!'

Сказала гневная Мегера

И крышкою захлопнула котел.

В тот же, по-моему, раз, после письма, где я хвалил статью о Чехове, действительно великолепную, лучшую, на мой взгляд, статью из всего написанного А. Н. Макаровым, бредящим Чеховым, заявил, что хотя статья мне и понравилась, но Чехова-то самого я не люблю и вяло читаю.

- Да вы что?! Шутите?

- Нет, не шучу, Александр Николаевич, считаю этого классика скучным, однообразным нытиком. Из пьес его приемлю только 'Иванова', из нее, помоему, и выросли все остальные его пьесы. Из прозы - 'Степь', 'Каштанку', 'Ваньку Жукова' да 'Человека в футляре'. А все эти дамочки и молодые лоботрясы, восклицающие: 'Хочу работать! Дайте мне работы', - надоедны и неправдоподобны. Все его взлохмаченные, умно рассуждающие доктора, везде совершенно одинаковые, рассказ 'Невеста', который вы и многие другие понимают шедевром, напишет нынешний средний писатель, а Гоша Семенов, Юра Казаков да Сережа Никитин - так еще и лучше.

- Да как вы можете! Я вас прибью! Провинциал! О нем, о Чехове, эшелон литературы написан, им зачитываются во всем мире!..

- Знаю, - отвечал я. - Хорошо об этом знаю. Сомерсет Моэм в своих воспоминаниях говорит, что в двадцатых годах кто не подражал Чехову, не принимался в Англии всерьез как писатель, особенно в новеллистике.

- Вот-вот. А вы?

- Что я? Что, мне тут же и менять свое мнение, что ли? Толстому вон Шекспир не нравился...

- Так то Толстой!

- А я, значит, тонкий? - съязвил я.

- Ага, ага, без Чехова-то не можете! Ага... Он, братец мой, уже в костях у нас, в крови, как известь, как железо. Как эти самые, как их? Лейкоциты или гемоглобин растворены. Без них и жизни нет!..

- Подковали вас в больнице-то!

- Чего?

- Медицинскими терминами дуете!

- А Чехов доктором был и бесплатно больных лечил, вот вам!

- А зачем он тогда бедного провинциального учителя обкакал, если он добрым был?

- Какого такого учителя? Что вы мне голову морочите!

- А вот какого! - И тут я достал заметку, припасенную мной специально для такого разговора. Заметка вырезана и прислана мне товарищем все из той же Тульской области, из газеты 'Заветы Ильича' города Кимова, и называется она 'Человек в футляре'. Заметка настолько любопытна, что я ее приведу целиком.

'Подшивка донской газеты 'Приазовский край' за 1903 год. В одном из февральских номеров читаем: 'На днях схоронили инспектора Таганрогской мужской гимназии, Александра Федоровича Дьяконова. Та самая гимназия, где учился А. П. Чехов, и тот самый инспектор! Да-да, прототип 'человека в футляре'.

Чехову было о чем писать. Александр Федорович - зануда и скупердяй. О нем говорил весь город.