выстрела холостыми и уступили дорогу облаченным в «химзу» сталкерам. Похоронная команда принялась раскладывать трупы на носилки.
Народ зашумел. Прощание закончилось, и люди стали расходиться, почти насильно уводя тех, кто, захлебываясь слезами, не хотел покидать место прощания. Кирилл посмотрел в сторону руководства. Начальники спускались со ступеней импровизированной трибуны, проходя мимо, оживленно разговаривали и не удостаивали Зорина-младшего даже взглядом. Юноше сделалось противно до тошноты, и он решил присоединиться к сталкерам, когда его остановил Сомов.
— Зорин, — сказал он. — Я понимаю, это тяжело… Тебе хочется самому проводить отца…
Кирилл не поднимал взгляда.
— Его не вернешь… И сейчас у нас есть более важные, срочные дела, — на запястье начпартии мелькнули механические часы. — Война далеко не закончена. И не волнуйся…
— Что теперь? — перебил его Кирилл.
— …дочка Лыкова свободна… она… — запнувшись, произнес Сомов, а потом добавил торопливо: — Еще со вчерашнего вечера свободна. Я своих обещаний не забываю. Попросил ее остаться на Сталинской. Сам понимаешь, что сегодня ей тут лучше не показываться… Люди взбудоражены, а всем не объяснишь… — Федор снова замолчал, подбирая нужные слова. — Через два часа будет военный совет. На нем ты займешь место отца. — И быстрыми шагами отправился догонять ушедших гостей.
Юноша проводил Федора пустым невидящим взглядом, повернулся и побрел в свою палатку.
Беспросветность навалилась на Кирилла. Вокруг было полно народу, и это еще больше усиливало тоску одиночества, которая рвала душу. Люди, словно тени, сновали по своим делам. А вот ему теперь некуда, а главное, не к кому было идти, не для кого жить, не к чему стремиться… После смерти отца будто оборвалась сама жизнь…
Кирилл откинул полог и встал на пороге. Почти ничего не изменилось с того самого момента, когда три дня назад объявили тревогу и они с отцом двинулись на помощь Комсомольской. Все было на своих местах, но в пустоте палатки ощущался странный холод.
Юноша сел на стул, налил в стакан воды и сделал длинный, жадный глоток. Потом встал, подошел к раскладушке и лег лицом вниз, подложив ладони под подбородок. Но буквально через минуту, не найдя покоя, перевернулся.
Так паршиво Зорину не было еще никогда. Даже в лазарете, несмотря на сильную тошноту после контузии, он чувствовал себя лучше. Сейчас было неудобно все: сидеть… лежать… дышать… думать… Голода Кирилл не чувствовал и не мог заставить себя проглотить ни куска, хотя ничего не ел больше суток. Зато после бессонной ночи с чудовищным количеством спирта его постоянно мучила жажда.
— И что теперь? — проговорил он тихо, обводя глазами брезентовые стены своего жилья. —
Юноша вспомнил, как раньше приходил домой с ночного дежурства, а отец сидел за столом и перебирал какие-то бумаги… писал распоряжения… выдвигал, задвигал ящики тумбы. Зорин поднимал руку в пионерском приветствии и говорил: «Привет, па!». А тот поворачивался, смотрел на часы и всегда… всегда удивлялся, что уже утро…
Кирилл оторвал взгляд от стола и посмотрел на заставленные полки стеллажа.
— А теперь? Теперь… теперь уже никто не будет рыться в этих залежах… ронять, подбирать, а потом ставить на место книги… — юноша опустил голову. — ОТЦА БОЛЬШЕ НЕТ!!!
Зорин поежился. Ему стало не по себе, будто сквозняк здесь выдувал тепло прямо из сердца. Он и не предполагал, что можно испытывать подобную тяжесть, когда слезы наворачиваются на глаза и не знаешь, что с этим делать и как их остановить.
«Плачу… плачу, как девчонка…» — юноша провел пальцами по векам, сжал кулаки и вышел из палатки.
За тот час, который Кирилл провел в туннеле, направляясь к Сталинской, он выработал совершенно четкий план: немедленно жениться на Ирине и любым способом уговорить ее переехать к нему на Красносельскую. Оставаться там в одиночестве он не мог.
Шагая по туннелю, Зорин почти не смотрел, куда ставит ноги, поглощенный одной только лихорадочной жаждой заполнить человеческим участием холод, который пронизывал его насквозь.
«Иришка, милая, родная… Как ты нужна мне сейчас! Как хорошо, что ты есть. Спасибо Сомову, он выполнил обещание, и ты свободна. Ну, теперь-то нам уже никто не помешает…»
— Любимая… — шепот доносился от двери. — Лю-би-мая… — голос стал чуть настойчивее, но Ирина не обращала внимания и, полностью поглощенная своими мыслями, продолжала укладывать вещи в большой ящик.
Сомов настаивал, чтобы она оставалась в своей комнате на спокойной Сталинской, но Ирина понимала, насколько важно теперь показать, как велика ее преданность, и хотела продемонстрировать полное пренебрежение опасностью. Конечно, появляться на Красносельской во время церемонии похорон было неуместно, но ожидать переезда можно было в любую минуту, и подготовиться следовало заранее.
«Интересно, как и где он там живет? Впрочем, сейчас нужно собрать все самое необходимое, а за мебелью можно будет прислать и потом… А как же туалетная комната? Как же бросить ее здесь? Жалко… но всего с собой не увезешь… Может быть, со временем они переедут с этой бестолковой, неустроенной Красносельской сюда? Вот было бы хорошо!»
Она только что с наслаждением приняла ванну. Ей было жаль покидать такие комфортные комнаты, где все было знакомо с рождения, но жизнь диктовала свои условия. Теперь не было папы, который каменной стеной ограждал ее от всех тягот существования, и она должна была позаботиться о себе сама.
— Ирина! — оклик наконец достиг цели.
Лыкова заулыбалась и повернулась к двери. У входа стоял Зорин. Глаза девушки сузились, а рот плотно сжался.
— A-а, это ты, — протянула она, опуская взгляд к ящику. — Чего тебе, Кирилл?
— Ириша… О, ты уже собираешься? — юноша шагнул через порог, осматриваясь с невольным любопытством, так как никогда не видел ничего подобного большому зеркалу, в котором он отразился во весь рост. — Вот умница… а я хотел с тобой поговорить…
— О чем?! — изобразила удивление девушка.
— О нашем будущем… Но сначала извиниться за то, что не пришел раньше. Понимаешь, сначала я попал в лазарет, а потом убежал, а потом… Но я думал о тебе все время!
Он хотел положить руку ей на плечо, но Ирина отклонилась, и ладонь обняла воздух.
— Я все знаю. Сочувствую, я ведь тоже осталась без отца… Нет-нет, только не сейчас!
Парень уставился на нее, абсолютно не понимая, в чем дело.
— Я… нездорова… — запинаясь, соврала Ирина. — Нехорошо себя чувствую…
— Тогда зачем ты на ногах? — Зорин попытался посадить девушку на кровать. — Почему не лежишь?! Ты у врача была? Какая у тебя температура?
Лыкова снова вильнула в сторону и встала так, что между ними оказался ящик.
— При чем тут температура?
— А как же?.. Я думал… ты же говоришь, что больна? Тогда надо лежать. Это, наверное, из-за того… что ты была… ну, там… — он никак не мог произнести слова «тюрьма».
— Да, я не очень хорошо себя чувствую, но собраться все равно надо, — Ирина попыталась улыбнуться, но губы не слушались.
— Конечно надо, это здорово, что ты так думаешь! Я тебе помогу. Ты мне только говори, что складывать, а сама приляг. Как хорошо, что ты стала собираться! Ирина, я ведь так люблю тебя…
— Ты?! — девушка неестественно хохотнула, а потом ее словно прорвало. — Да что ты вообще понимаешь, Зорин?! «Люблю!» Думаешь, в школу вместе ходили, так непременно любовь должна быть?! Не-ет, дорогой мой, не все так просто! Любовь — это не симпатия или благодарность. Это совсем другое…
