безлюдье, вот чем встретила их станция. Однако было во всем этом что-то ненастоящее. Как будто пространство… маскировалось. Никакого постороннего запаха в воздухе тоже не чувствовалось, но, как помнилось Павлу, ядовитый газ, проникающий на Полянку и бывший, по слухам, источником всех происходящих здесь аномалий, никогда ничем и не пах.

Бойцы медленно продвигались внизу, по рельсам, ощетинившись автоматами, спина к спине, контролируя небольшое провисание веревки, тянущейся от пояса Зорина к их рукам, а он, так же медленно, шел наверху по самому краю платформы. Три мощных фонаря, укрепленных на касках, давали достаточно света, чтобы можно было отчетливо рассмотреть два ряда квадратных колонн, облицованных светлым мрамором. Сталкер внимательно смотрел на пол, пытаясь заметить хоть какие-то следы, но полированные плиты, от которых отскакивали зайчики бликов, поражали стерильной чистотой: ни пылинки, ни пятнышка грязи…

Вдруг за спиной Павла раздался тихий голос, размеренно повторяющий:

— Уходи скорей!

Зорин замер, не решаясь повернуться; веревка натянулась, и бойцы тоже остановились. Они крутили головами в наглухо задраенных шлемах, но пока были совершенно спокойны. Похоже, что за спиной у сталкера никого не было. Однако вкрадчивый голос набирал силу:

— Беги, беги отсюда!

Еще несколько минут Павел простоял, окаменев, ожидая развития событий. Но больше ничего не случилось. Все это было похоже на достаточно злую, но неопасную шутку. Странные слова, между тем, намертво отпечатались в памяти.

«Что, черт возьми, это значит? Я действительно это услышал? Или сам придумал? — лихорадочно размышлял Павел, все еще не в силах сдвинуться с места. — Так, хорошо. Допустим, не сам… Тогда я должен все рассказать генералу. Но ведь без доказательств меня, чего доброго, за дурака примут. За психа! И никакого гражданства мне тогда не светит…»

— Никак нет, на Полянке все мертво, — докладывал он через час.

— Как и следовало ожидать, — потер переносицу кшатрий, испытующе глядя Зорину в глаза. — Значит, так. Со станции не уходи, теперь ты будешь в моем ведомстве…

Ветер выл жутко. С трудом верилось, что доносившиеся из-за бронированной двери звуки рождены просто потоком воздуха. Это больше походило на завывание неведомого монстра. Оплавленные атомным пламенем руины не скупились на неприятности. Мертвый мегаполис надежно охранял сокровища сгинувшей цивилизации, агрессивно защищая их от посягательств. Сгорбленная фигура сидела, прислонившись к стене. Лицо человека закрывал потрепанный респиратор. Дозорный не двигался уже больше часа. С начала дежурства положение его тела ни на сантиметр не изменилось. Лишь моргающие глаза свидетельствовали, что это живой человек, а не труп, превращенный временем в мумию. Взгляд упирался в тусклое пламя на коптящем фитиле. Маленький язычок огня трепыхался и грозил затухнуть под напором мрака, обступившего со всех сторон. Человек наблюдал за дергающимся пламенем, словно от того, потухнет оно или нет, зависела жизнь.

Примитивная керосиновая лампа, оставшаяся еще от тех времен, когда никакого электричества и в помине не было, спасала рассудок. Сейчас в нее наливали какой-то прогорклый жир и тщательно следили за его запасами, иначе, пожалуй, дежурившие могли рехнуться от одиночества, темноты и раздающихся снаружи звуков. Желтый огонек превращался в соломинку, за которую хватался разум. Искорка пламени мешала постовому утонуть в безумной реальности. Тусклый свет огибал человеческую фигуру и отбрасывал на стену гротескную тень, напоминавшую очертаниями уродливого гоблина.

Нарушив неподвижность, мужчина покосился на зловещий силуэт. Губы под респиратором сложились в грустную улыбку. Может быть, огонь не врет? Наоборот, как древний союзник, честно показывает, во что превращают человека двадцать лет, проведенных в туннелях метро.

Пост охранял вентиляционную шахту, переоборудованную под запасной вход для сталкеров Красной ветки. А дежурить сюда попадали только штрафники и только в виде особого наказания, потому что даже за повышенный паек и выходные дни заманить в это гиблое место обычных дозорных было невозможно. Сталкеры редко пользовались этим выходом: вентшахта была слишком узка, чтобы проносить через нее хабар. И все-таки если не успеваешь уйти с поверхности до рассвета или если ты ранен, а топать до стационарного павильона еще с километр, то любой, даже самый неудобный лаз в подземелья метро мог стать единственной надеждой на выживание. Но гораздо чаще в бронированную дверь стучали нечеловеческие конечности. На поверхности не было недостатка в желающих полакомиться теплым куском свежего мяса. Звериное чутье позволяло мутантам отыскать замаскированный вход. Как бы тихо ни сидел дозорный, находились создания, чующие его даже сквозь толщу бетона и стали. Именно по этой причине на пост ставили по одному: по предыдущему горькому опыту было известно, что шести часов молчания не выдерживал никто. Рано или поздно напарники неизбежно начинали разговаривать, провоцируя хищников на более активные попытки добыть пищу. Почти каждую ночь очередное отродье пыталось пробиться к вожделенной добыче. Большинство просто скребли по металлу, бессильно рыча от злобы и голода, однако находились и такие, что всерьез пытались проломить десять сантиметров закаленной стали. Один раз даже пришлось менять дверь целиком. Точнее — то, что от нее осталось. Экземпляр оказался на редкость крупным и настойчивым…

Поежившись, мужчина постарался изгнать тревожные мысли. Сегодня его одолевали особенно нехорошие предчувствия. До конца дежурства еще далеко, а если и дальше вспоминать ужасы постъядерного мира, то оставшиеся часы растянутся в бесконечность. Тем более, успокоил он себя, все не так страшно. Главная, если не единственная, как ему говорили, причина гибели дозорных — шахта, уходящая вниз, к перегону между Комсомольской и Красносельской. Если упасть, лететь придется долго. Достаточно, чтобы вспомнить всю подземную жизнь, не шибко богатую на события.

Человек в респираторе инстинктивно отодвинулся подальше от черной дыры в полу, из которой