изготавливаемые в Ожске рязанские монеты по своему весу, согласно княжескому указу, равнялись более тяжелой новгородской гривне, весившей двести четыре грамма. Сделано это было специально, чтобы их покупательная способность не уступала «северной сестре».

Получалось, что Константин и лицо свое соблюдал, отказавшись торговаться о дополнительной оплате выгодного для булгар мирного договора, но в то же время все равно увеличивал дань. Пусть не наполовину, как предлагал Коловрат, а вдвое поменьше – только на пятую часть, но зато без малейшей торговли и лишь за счет разницы в весе.

Послы Волжской Булгарии деньги считать умели хорошо, и почти каждый уже видел необычную монету, появившуюся на Руси полгода назад. Но Константин был уверен в том, что возражать те все равно не станут.

Во-первых, уж больно много выгод сулили новые условия договора, по сравнению с которыми увеличение суммы дани всего на двадцать процентов – незначительный пустяк.

Во-вторых, они тоже сохраняли «лицо», ведь количество-то гривен и впрямь не увеличилось. Следовательно, честь эмира Булгарии не порушена, и он выступает равноправным партнером, а не данником.

А как же иначе, коли все эти гривны названы не выплатой дани, а всего-навсего подарком, призванным подтвердить мирное хорошее отношение Волжской Булгарии к своей западной соседке. Более того, за возможную военную помощь со стороны Рязанской Руси Ильгам ибн Салим не раскошеливался ни на одну гривну, если брать их строго по счету, а не по весу.

С Абдуллой же Константин расплатился за свою маленькую уловку уже этим вечером. Плата была щедрой – жизнь наследника престола стоила гораздо дороже какой-то лишней полутонны серебра. Произошло это на веселом пиру, когда уже было изрядно выпито и съедено. Князь, больше по привычке, чем из недоверия, украдкой окунал свой перстень с алым камнем в каждый из кубков, что ему наливали.

Последний тост провозглашал фатих Керим. Он предложил в знак нерушимой дружбы, которой отныне связаны обе державы, обменяться всем кубками и оставить их у себя на вечную память об этой встрече.

Абдулла-бек, сидящий рядом, охотно протянул свой кубок Константину. Тот в ответ отдал свой и вновь больше по привычке, чем из какого-либо подозрения, тихонько обернув перстень камнем вниз, коснулся им медовухи. Коснулся – и глазам не поверил, когда красный цвет немедленно сменился на голубой, синий, фиолетовый, а потом чуть ли не почернел.

Немного поразмыслив, он протянул кубок обратно беку:

– Извини, Абдулла, но я как-то привык из своего. Давай мы выпьем, а уж потом обменяемся пустыми чарами.

– Как скажешь, – охотно согласился Абдулла и, не колеблясь, поднес к губам взятый у князя кубок.

Сомневаться не приходилось. Ни при чем тут ханский сын.

– Не пей, – быстро шепнул ему Константин на ухо, изображая пьяную улыбку и гадая, кто же сумел подсыпать яд наследнику трона.

Тот непонимающе обернулся, в глазах стояло искреннее недоумение.

– Кто-то подложил тебе отраву в кубок, – пояснил Константин, не переставая улыбаться. – Ты отдал кубок мне, а я, перед тем как пить, проверил. Извини, друг, я поначалу на тебя подумал, вот и вернул его обратно.

– Но кто это сделал? – побледнел Абдулла.

– Во всяком случае, не Керим, иначе яд достался бы тебе. Да улыбайся же ты, чтобы никто ничего не заподозрил, – прошипел Константин.

Абдулла с усилием растянул в улыбке посеревшие губы.

– Вот так уже лучше, – ободрил князь. – А что касается яда, то ты о том даже и не думай, – обнадежил он приунывшего наследника булгарского престола. – Знай, гуляй себе и жизни радуйся. Говорят, кто раз от смерти ушел, к тому она потом долго не заглядывает.

– Но кто на это решился?

– Скоро узнаем, – заверил Константин, подзывая к себе Любима.

Впрочем, тот уже и сам спешил к князю. Лицо его было озабочено, даже перепугано.

– Радуйся, Любим. Радуйся и улыбайся, – вполголоса сказал князь дружиннику, подавая пример.

Тот непонимающе захлопал глазами, потом сообразил, фальшиво улыбнулся и зашептал:

– Тревожно мне что-то, княже. Вон у того крючконосого слова чудные в голове гуляют. Все бубнит: «Выпьет – не выпьет, выпьет – не выпьет». Вот мне и помыслилось нехорошее. Думаю…

– Это который в зеленой чалме? – перебил его Константин.

– Он самый, – подтвердил Любим.

– А еще у кого чего нехорошее в голове имеется? Да улыбайся же ты!

– Тот, кто вино сейчас разливал, – снова раздвинул в улыбке непослушные губы дружинник. – Только там страха больше.

– Еще, – потребовал князь.

– Через одного от боярина ихнего с чалмой. Сейчас как раз улыбается и на нас глядит.

– У него что?

– Никак дождаться не может, когда бек пить станет. Остальные о разном думают, но больше о веселом, да еще о наградах, которыми их всех хан наделит.

– Ладно, – махнул рукой Константин. – Спасибо, Любим. Сейчас иди на свое место. Жаль тебя отпускать, но и рядом усадить не могу – сам, поди, понимаешь. Но ты постоянно настороже будь, хорошо?

– Ежели что, так я мигом примчусь, – заверил дружинник.

– Стало быть, так, Абдулла-бек, – повернулся князь к наследнику Булгарии. – Двое их у тебя на пиру сидят. Один в зеленой чалме, а другой…

– Не может такого быть, – горячо перебил его бек. – Усман-ходжа – человек большой святости. Он в том году хадж совершил в Мекку. Это не он. Твой человек ошибся.

– И тут святоши достали, – устало вздохнул князь. – Дело, конечно, твое, Абдулла, но я бы посоветовал тебе приглядеться к нему. Это он сейчас гадает – выпьешь ты или нет. К тому же проверить легко. Предложи ему выпить из твоего кубка, и ты все сразу поймешь. А заодно второму, который через одного от этого Усман-ходжи сидит. Ну, вон тот, толстый такой.

Наследник помрачнел.

– Вот это больше похоже на правду, княже, – заметил он, зло передернув плечами. – Он такое запросто может устроить. Вот только как? Он же не подходил к нам ни разу.

– Виночерпий, – коротко пояснил Константин. – Только с ним тебе поторопиться надо, иначе эти двое сами его убьют, чтобы не выдал.

Абдулла что-то отрывисто бросил старику, сидящему неподалеку от общего пиршества, который наигрывал нескончаемую тягучую мелодию на длинной деревянной дудке.

Тот равнодушно посмотрел на Абдуллу, не переставая играть, и снова зажмурил подслеповатые глаза, продолжая выводить грустные рулады.

– Это мои глаза и уши, – пояснил бек князю.

– Он же полуслепой, да и глуховатый, наверное, – усомнился Константин.

– Нам бы с тобой такую зоркость и такой слух, – лукаво улыбнулся Абдулла и добавил: – А я знаю, кто выпьет мед из моего кубка.

– И я знаю, – откликнулся Константин. – А теперь радуйся.

– Чему? – не понял Абдулла.

– Ты заключил мир со мной, ты родился второй раз, и у тебя скоро станет на одного врага меньше.

– А ты плачь, – посоветовал Абдулла. – Если бы мы подписывали договор завтра, ты мог бы запросить вдвое больше гривен.

– Ты думаешь, что я настолько глуп? – усмехнулся Константин. – Гривны ты бы мне, конечно, дал, но тогда мы были бы с тобой в полном расчете, а это невыгодно. К тому же у нас на Руси говорят: «Всех гривен все равно не заработаешь», – тут же перефразировал он поговорку, хорошо известную всем в двадцатом веке. – И потом наш господь, как и ваш аллах, велел делиться. Как же можно ослушаться старших?

Он и впрямь был доволен. Помимо торговых льгот для купцов своего Рязанского княжества, а также