братом и занимались почти весь день, и все это время Иса пытался завести разговор о «долге каждого молодого чеченца», о том, что они «вдвоем могли бы заработать неплохие деньги» и что «русские – трусы и плохие воины, заливающие водкой собственный страх». Все эти рассуждения явно не были плодом размышлений шестнадцатилетнего пацана, так что Азлат быстро разбивал их короткими и по большей части шутливыми замечаниями. Иса пытался хмуриться, но шутки брата были такие уморительные, что он не выдерживал и закатывался детским смехом.

Однако вечером пришло время для серьезного разговора. Азлат и Иса по старой привычке забрались на крышу сарая. Лежа на спине рядом с братом и рассеянно глядя на вершины гор, пламенеющие в лучах солнца, уже скрывшегося за горами, старший тихо говорил:

– Пойми, Иса, русских нельзя победить силой. Этот народ создал свое государство уже больше тысячи лет назад, и за это время их пытались победить величайшие воины всех времен – покорители Азии, потрясатели вселенной, завоеватели Европы, христиане и правоверные, рыцари и кочевники, но никто, НИКТО не смог это сделать. И знаешь почему?

Иса презрительно фыркнул, но Азлат не дал ему возразить:

– Потому что если они решают, что враг заслуживает того, чтобы его уничтожить, они делают это ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ. Когда в сорок первом они решили, что этого заслуживают фашисты, то уничтожили их, заплатив за жизнь каждого убитого немца по две своих. И если они решат, что и в нашем случае стоит уплатить такую же цену, то… – Азлат помедлил, повернув лицо к брату и глядя на него в упор, – русских станет меньше на два, ладно, пусть на три миллиона, а вот мы, чеченцы, просто исчезнем.

Иса высокомерно вздернул губу:

– Ха! Да кто им позволит? И вообще, всем известно, что ту войну выиграли чеченцы, а русским стало завистно, и они подло захватили наш народ и увезли умирать в пустыню.

Азлат грустно усмехнулся:

– Ты знаешь, когда кончилась та война?

Иса победно усмехнулся:

– Это каждый знает. Давно!

Азлат покачал головой. Неужели он сам когда-то был таким…

– Она началась в тысяча девятьсот сорок первом году и закончилась в сорок пятом. А наш народ вывезли, причем всех – и мужчин-воинов, и женщин, и детей – в самом начале сорок четвертого. И, заметь, вывезли… не расстреляли и не затравили в газовых камерах, как фашисты, а именно вывезли. – Азлат опять помолчал, мысленно подталкивая брата, чтобы тот взглянул на все под иным углом зрения. – Так что, – заговорил он снова, – ПОСЛЕ того, как они выслали наших предков, русские еще полтора года воевали сначала с немцами, а потом разгромили еще и миллионную армию японцев. – Заметив по недоуменному взгляду брата, что тот никак не может вспомнить, кто такие японцы, Азлат пояснил: – Ну помнишь, ты любил смотреть фильмы про ниндзя, самураев… вот это и есть японцы. И, если следовать твоей логике, русские оказались сильнее, чем и немцы, и японцы, и чеченцы, ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.

Иса нахмурился, а Азлат продолжал:

– А насчет того, кто им позволит, то разве в твоих словах уже не содержится признание того, что русские МОГУТ это сделать? И если мы доведем их до того, что они ЗАХОТЯТ, то как мы будем расплачиваться с теми, кто их остановит? Или ты думаешь, что на свете есть кто-то такой могучий да еще любящий чеченцев до такой степени, что ввяжется в свару с русскими из одной только этой любви?

Иса совсем по-детски молча шмыгнул носом.

– Понимаешь, Иса, мы живем с русскими очень давно. И ни нам от них, ни им от нас никуда не деться…

Иса вскинулся:

– Неправда, если все народы Кавказа как один обрушатся на русских…

– Так что ж они не обрушиваются? – Азлат с деланым удивлением вскинул брови. – Почему ж даже те из них, кто сражается вместе с вами, приходят стрелять в русских на НАШУ землю? Почему они подставляют под бомбы и снаряды НАШИ дома? И почему они соглашаются «защищать свободу правоверных», только если им платят за это проклятыми гяурскими долларами?

Азлат замолчал, вопросительно глядя на брата. Иса несколько раз открыл и закрыл рот, как будто хотел, но так и не нашелся что ответить, и молча насупился.

– Вот то-то, братишка. Посмотри, то, что здесь творится, не принесло нам ничего хорошего, а только уничтожило нашу жизнь и растоптало нашу гордость. Ни у кого из наших соседей не ездят по полям и дорогам танки и солдаты не врываются ночью в их дома. И нет никакой надежды, что они уйдут раньше, чем захотят сами. Так что все, что тебе говорят, – это слова лжи, а правда в том, что эти люди приходят сюда ЗАРАБАТЫВАТЬ. – Азлат вздохнул. – Если мы не хотим исчезнуть, то рано или поздно нам придется заново научиться жить с русскими в мире. И лучше самим. Потому что если нам кто-то поможет сделать это, то когда-нибудь он потребует за это плату. С нас, с наших детей, с наших внуков… рано или поздно, так или иначе… А я не хочу оставлять нашим детям неоплаченные долги, тем более глупые долги, долги, которых мы могли бы и не делать…

Они проговорили до самой полуночи, а через два дня из села выехал рейсовый автобус, на переднем сиденье которого сидели двое молодых чеченцев, так похожих друг на друга, что всем, кто бросил на них хотя бы один взгляд, сразу становилось ясно, что они братья. Перед самым отъездом рядом с автобусом появился рослый русский офицер, и старший из братьев выскочил из автобуса чтобы перекинуться с ним парой слов.

– О родителях не беспокойся, я поговорил кое о чем с имамом Исмаилом. – Лейтенант Веретенников многозначительно посмотрел в глаза Азлата. – Он пообещал позаботиться о родителях своего ученика, решившего… продолжить образование.

Азлат обеспокоенно нахмурился:

– А что будет, если Исмаил захочет уехать и решит… «попрощаться»?

Лейтенант усмехнулся.

– Мы беседовали минут пятнадцать, и, как мне кажется, уважаемый имам понял, что это будет одним из самых опрометчивых поступков в его жизни. – Он положил руку на плечо Азлату. – Не беспокойся, у нас есть аргументы, к которым Исмаил будет вынужден прислушаться.

Азлат стиснул зубы:

– Если все это так, то почему эта война все еще тянется?

Лейтенант, помрачнев, качнул головой.

– Знаешь, брат, ты уже прошел «Гнездо»… но ты только в начале пути. – Лейтенант замолчал, как будто колеблясь и не зная, объяснять ли своему юному собрату то, что любому закончившему обучение терранцу казалось совершенно очевидным, или подождать, пока он сам разберется во всем. Потом, видимо решив, что объяснить стоит, продолжил: – Ты понимаешь, убить или, скажем, захватить всех ЭТИХ мы можем довольно быстро – неделя, две, пара месяцев – и все. Но, к сожалению, это не остановит войну. Она будет тянуться, тянуться и тянуться – десять, двадцать, сорок лет. И горючим для нее будут такие же глупые, но гордые сопляки, как твой братишка. Так что пусть пока они живут и думают, что «с этими вечно пьяными русскими можно легко договориться». А когда придет час, мы покончим и с ними, и с войной.

Страна поднималась. Десятилетка молодого, энергичного президента заложила неплохую основу для экономического рывка. И даже резкое снижение цен на основной продукт российского экспорта, еще недавно являвшийся кровью, питавшей страну, – на энергоносители не оказалось сокрушительным ударом для молодой российской экономики. Конечно, для многих компаний это явилось тяжелейшим потрясением, от которого они так и не смогли оправиться.

Среди «упавших» оказались даже некоторые киты, многолетние «голубые фишки». Но в общем и целом шок, постигший страну, когда в течение одной недели цены на нефть стремительно упали до минимальной отметки, подействовал на экономику даже благотворно. Приблизительно так же, как обрушение рубля в тысяча девятьсот девяносто восьмом. Ведь сейчас у руля многих компаний стояли люди, которые в то время приобрели ценный опыт, как из потерь выращивать будущие прибыли.

А кроме того, выяснилось, что падение цен на нефть очень и очень многие просчитали