Когда появились угли и окрепшие пламена, постепенно высушивая, смогли поглощать мокрые сучья, Эория напомнила Андарху:

– Что же за корысть нам окажется тебя в товарищи брать?

Андарх ответил не сразу. Он сидел по другую сторону набравшего силу костра, зябко скрючившись и пытаясь согреть сизые, с поджатыми пальцами, босые ступни. Бледное пламя трепетало на ветру и обманывало его, то отказывая в тепле, то обжигая. Он содрогнулся всем телом, быстро вскинул глаза и повторил:

– Кровь во мне царская…

Ни на Коренгу, ни на Эорию эти слова особого впечатления не произвели. Оба успели кое-чего повидать, а потому и отвыкли давать немедленную веру любым подобным признаниям. Чего только в надежде на подаяние не расскажет о себе оборванец, сидящий у дороги в большом городе или оживлённом погосте! Если каждому верить, получится, что каждый более-менее известный вельможа всю жизнь только и занимался тем, что плодил детей на стороне, а из рудников разрушенных Самоцветных гор спаслось куда больше народу, чем вообще могло там поместиться.

Вот только не у каждого такого нищего всю кожу покрывала сплошная вязь тонких, с немалым искусством выполненных наколок. Поэтому Эория не стала с ходу отмахиваться от Андарха, лишь подтолкнула его:

– Слышали мы уже про твою кровь. Ты, стало быть, Царю-Солнцу побочным внуком доводишься?

Андарх содрогнулся с головы до пят, то ли от холода, то ли от обиды, то ли оттого, что собирался наконец выдать бережно хранимую тайну. Он почти прошептал:

– С нынешним царём аррантов я, хвала Богам, не в родстве. Мой род гораздо древнее и старше, чем у него…

Эория сосредоточенно сдвинула брови. Потом задумчиво проговорила:

– Народ моей матери числит среди прежних царей каких-то Андархиев. Только они правили так давно, что в аррантских летописях о них почти не сохранилось известий. Одни имена.

Андарх ответил по-прежнему очень тихо, словно опасаясь посторонних ушей:

– Это и были мои предки. Потом древнее наследование прекратилось. Некоторое время власть принадлежала тому, кто мог взять её силой. С тех пор и поныне на нашем троне сидят не имеющие на него никаких прав…

Коренга попытался вообразить то, о чём говорил крадун, но потерпел неудачу. Дочь большухи Кокориного рода совершенно не обязательно в свой черёд становилась большухой, потому что другая женщина могла оказаться более уважаемой, разумной и мудрой. И даже соседи- сольвенны, изрядно, по мнению веннов, растерявшие древнюю Правду, не то чтобы ставили над собой кнесом непременно потомка прежних вождей.

Хотя, конечно, от детей вождя всегда многого ждали, больше, чем от простой ребятни…

Пока Коренга так и этак прилаживал к услышанному привычный аршин, Эория невозмутимо заметила:

– Честно говоря, Андарх, не очень ты похож на арранта. Ты по-аррантски-то говоришь хуже, чем я.

Коренга моргнул и спросил себя, как же он сам этого не заметил. Эория была права. Вот появился Эврих – и даже он, лесной житель, видевший очень немногих аррантов, с первого взгляда узнал в нём уроженца Аррантиады. А по Андарху только и можно было сказать, что он принадлежал к совсем иному народу. Рост, сложение тела, нечто неуловимо глубинное в лепке лица, даже оттенок кожи – всё отличало его от Эвриха, как отличает сегвана от саккаремца, а мергейта от меорэ.

Не говоря уж о том, что обычая покрывать своё тело наколками Коренга до сих пор у аррантов, в отличие, скажем, от вельхов, не замечал.

– Рассказывай, – велела Эория. – Хочешь нашей подмоги, сперва поведай правдиво, кто ты и чей.

Коренге показалось, что Андарх почти с отчаянием оглянулся на лес, словно прикидывая, не скрыться ли в нём, пока ещё не выболтано неворотимое слово?.. Всё же он усидел у костра. Снова жутковато вздрогнул… и наконец стал говорить.

– Мой народ населял Великий Остров задолго до того, как чужаки назвали его Аррантиадой… Мы владели и Островом, и немалой частью материка. Нам принадлежала вся эта страна, Нарлак. Здесь стояли наши города, звучал наш язык… А потом с неба ударила Тёмная Звезда и наступила Пожирающая Ночь. Когда море начало замерзать, многие переселились на лёд, потому что у края морских вод проще было добыть пропитание, чем в глубине заснеженной суши.

Коренга хотел было возразить и даже посмеяться, ведь его-то племя выжило в своих заваленных снегом лесах, никуда из них не переселяясь, – но сразу сообразил, что Андарх имел в виду жителей тёплых стран, застигнутых внезапной и жестокой зимой.

А тот продолжал:

– Век спустя море постепенно вскрылось, и Остров снова стал островом. Но Богам Небесной Горы было угодно, чтобы по остаткам ледяных мостов туда перебрались целые орды чужеплеменников, покинувшие материк. Эти дикари были предками тех, кто сейчас себя называет аррантами… Их правнуки любят кичиться своей древней учёностью, но никогда не вспоминают ни о тех, кто их всему научил, ни о том, что в нашем языке слово «аррант» значит попросту «раб». Они переняли наши познания и назвали своими наших Богов, они были нашими слугами, но потом расплодились, как это свойственно дикарям, и наконец родили смутьянов… Так началась история нынешней Аррантиады, и среди Царей-Солнце с тех пор больше не было ни одного Андархия. Потому что на самом деле это не имя, как склонны думать невежды. Так называл себя мой народ…

Коренга молча слушал, захваченный скорбным величием зрелища, приоткрывшегося ему в глубине древних веков. Он с жгучим любопытством ждал продолжения, но Эорию пронять оказалось труднее.

– Ясно, – сказала она. – Теперь твой народ живёт потаённо в собственном доме, потомки правителей стали нищими и бродягами, но среди них есть тайный царь, и ты его сын. Так, что ли?

Андарх, нахохлившись, смотрел в костёр.

– Так… – проговорил он, помолчав. – Я не могу убедить вас в истинности моих слов, потому что вы, варвары, чужды необходимых познаний. Создавший книгу никогда не докажет неграмотному, что именно он её написал. Между тем любому сведущему было бы достаточно просто взглянуть на меня. Моё великое имя, восходящее к истинным правителям, начертано на моём теле. Но что толку? Для вас это лишённый смысла узор…

Коренга посмотрел на Эорию и перехватил её насмешливый взгляд. Даже сегваны Берега, хоть и не без труда, всё-таки признали в ней дочь Старшего Рода. И сам Коренга, встретив другого венна, тотчас определил бы не только его род, но, возможно, даже назвал бы мать и отца, как следует при вежливом обращении.

– Ты прав, – сказал он Андарху. – Ты не дал нам весомой причины верить тебе. Но и называть твой рассказ ложью просто оттого, что подобное не всякий день услышишь, было бы недостойно. Так какой же помощи ты от нас хочешь?

Тайный царевич вскинул голову, глаза снова заблестели, точно у больного, мечущегося в горячке.

– Когда я начал рассказывать, как мой народ владел этой страной, я из