невозможно было различить даже щепок. Ничто не могло там уцелеть, ничто не выплывало оттуда. Ибо там бесновались остатки Змеевой силы, смертоносные даже после того, как был очередной раз изгнан из этого мира сам Змей.

Разумно ли было смертному человеку оспаривать у этих Сил Их добычу? Наверное, совсем неразумно. Да только Коренга на великий разум и не посягал, иначе сидел бы дома у печки. Он переставил рычаг, поднимая колёса. Тележка, вдругорядь за один день превращённая в лодку, легла днищем наземь.

– Пособи, госпожа, – повторил Коренга.

«А не то сам управлюсь!» Совсем рядом с распадком, где они стояли, продолжал стекать вниз зыбун, в который хобот Змея обратил вершины ближних к морю холмов. Коренга рассчитывал, что сумеет съехать по нему, как по снежной горке, вниз, прямо в озеро.

– Если они минуют устье, тогда подсоблю, – резким голосом отозвалась Эория. Потом добавила чуть мягче: – У меня в мешке есть верёвка…

Её отцу-кунсу наверняка доводилось приказывать оставлять поиски упавшего за борт, если вода была слишком холодна, а времени прошло уже много. Коренга тоже не впервые видел и смерть, и людскую беспомощность перед Её ликом… Видел и то, как лекарь отсягал от больного: «Теперь молите Богов…» Всё дело было в том, что Эорию, в отличие от него, не подстёгивала мысль о давнем бесчестье, которое следовало избыть. Сегванка была кругом права, придерживая Коренгу. Дом тяжеловесно близился к устью. Скоро станет ясно, можно ли спасти плывших на нём, или неразумный венн всего лишь собрался погибнуть с ними третьим.

Вот деревянная развалина достигла места, где игра течений определяла участь пней, хвороста и коряг… Дом, даривший совсем недавно желанный приют странникам, знал на своём веку многое. В том числе корысть и злобу людскую. Но дом, даже гостиный, не был бы домом, если бы до последнего не пытался оградить вверивших ему свои жизни. Он грузно поворачивался, не умея вырваться из цепкой стремнины и всё-таки не желая ей поддаваться. Коренга мысленно взывал к доброму дереву его брёвен, к сути расщеплённых досок, силясь притянуть их к себе, не дать сорваться в погибель… Он увидел, как шевельнулся лежавший старик, как он двинул рукой. И было похоже, что это движение содержало властный приказ. Девка на четвереньках метнулась к нему, схватила под мышки и с удалью, которую могло породить лишь отчаяние, поволокла на самый край крыши, туда, где солома ниже всего спускалась к воде.

– Хёггова задница, – сквозь зубы прошипела Эория.

Коренга тоже застонал про себя, решив было, что несчастные пловцы вздумали броситься в воду и добраться до какого-нибудь ствола, двигавшегося по внутреннему кругу. Если бы они вправду сделали это, их ждало бы не избавление, а скверная и жестокая гибель в трясине… Но нет. Старик явно соображал куда лучше, чем полагалось бы немощному и вымотанному неравной схваткой со Змеем. Тяжесть двух человеческих тел, хоть и мало сравнимая с тяжестью разбитого сруба, всё же заставила его чуть-чуть замедлить вращение, и этой малой толики оказалось достаточно. Старик подгадал безошибочно. Дом совершил ещё один оборот – и двинулся дальше по кругу, постепенно удаляясь от горловины.

Более не мешкая, сегванка подхватила лодочку Коренги и столкнула её на зыбун.

– Я за верёвкой!.. – уже скользя вниз по склону, различил молодой венн.

Торон сунулся было за хозяином, но Коренга, как между ними водилось, метнул псу неслышимый всем прочим приказ оставаться на месте, приправленный самыми страшными карами за ослушание. Кобель отозвался жалобным, быстро отдалившимся плачем… Коренга скользил вниз, разгоняясь по поверхности оползня, как когда-то на саночках с берегового откоса, его почти так же подбрасывало в воздух там, где текучая жижа успела испустить воду и начинала разваливаться… Только нынешний его полёт имел цель. И вершился хладнокровно, управляясь не прихотью случая, а движением руки, стиснувшей удобный гребок. Коренгу бороло тяжкое искушение пригасить набранную скорость, в особенности потому, что он видел: там, внизу, оползень изливался в озеро, как тесто из квашни, толстыми слоями, наползавшими один на другой. Хотелось очень осторожно подобраться к этому месту и спуститься тихонько-тихонько, как-нибудь боком, словно древняя старуха с крылечка… Коренга знал, что это нашёптывала гибель. И не внимал её голосу, лишь всё быстрее отталкивался гребком, оставляя на склоне цепочку неглубоких, быстро заплывавших следов…

Сколько ни пытался он держать на краю зрения суливший полёт глинистый «лоб» самого верхнего слоя – мгновение, когда перед лодочкой разверзлись-таки несколько саженей пустоты, случилось всё равно неожиданно. Коренга не заорал от страха только потому, что толку от этого было бы чуть, а вот должное сосредоточение утратить – запросто. А ещё миг спустя впору было бы добрым словом помянуть батюшку, кузнеца по имени Железный Дуб, и бесконечные деревянные изразы, испытанные им прежде, чем делать тележку для сына. Лодочка не запрокинулась и не клюнула носом, лишь чуть накренилась в полёте, да и то по неловкости Коренги или оттого, что он не поровну разгрузил её стороны. Она упала скулой, Коренга ударил веслом, не давая лодочке опрокинуться, как навык дома, украдкой от старших прыгая по речным перекатам… Поверхность озера показалась ему каменной, гребок едва не вышибло из рук, а сами руки – из плеч, лодочку завертело, но это беспорядочное вращение уже ничем ей не грозило. Коренга без большого труда успокоил судёнышко всё тем же гребком. И, тяжело дыша, стал озираться.