уж зловеще нависал над головой Ириллира?..
А потом купец вернулся на корабль и сразу велел готовиться к отплытию – благо все гости корабля уже собрались на борту и никого не нужно было ждать. Так что в итоге Буркун не сильно-то и ошибся.
ГЛАВА 11
На третье утро
За последующие двое суток Коренга вполне убедился, что океан, как все великие стихии, имел нрав крутой и суровый. И, как любая стихия, не очень-то миловал дураков, совавшихся к нему без почтения и без должных познаний. Вторая ночь выдалась тихой и ясной, на палубе не осталось почти никого, кроме рулевого, и Коренга решил ополоснуть свой черпачок. Нарочно для этой цели у него имелось небольшое ведёрко. Коренга привязал его на верёвку, осторожно спустил за борт… берестяное донце коснулось воды, посудинка наполнилась… и верёвку так рвануло из рук, словно там, внизу, ведёрко кто-то силился утащить!
– Торон!.. – шёпотом закричал Коренга.
Смышлёный пёс тут же подхватился с палубы и, поставив передние лапы на борт, сцапал верёвку зубами. Вдвоём они с грехом пополам вернули ведёрко, так что Коренга черпачок всё же выполоскал, хотя руки тряслись от неожиданности и невольной обиды. Позже, утром, он подсмотрел, как доставали воду арранты. Мореходы размахивались и закидывали ведёрки подальше вперёд. И быстро вытаскивали, когда верёвка становилась отвесно.
«Без знатья и не догадаешься», – усмехнулся про себя Коренга. Не зря он, видать, перед отплытием поделился с морем драгоценным домашним сухариком. Покамест море щадило его, не удручая, как иных сухопутных гостей, унизительной тошнотой. Даже ведёрка не отняло, хотя могло. И не обижалось на пса, который волей-неволей приладился задирать лапу, справляя малую нужду прямо через борт, где тот был пониже… Коренга бодрился, стараясь думать, что они с Тороном, верно, понравились морю. И тем не менее на рассвете третьего дня он, внутренне ликуя, сказал себе: «Завтра – Фойрег!» Завтра вечером он съедет на незнакомый причал. И, пожалуй, не погнушается поцеловать чужую нарлакскую землю. Просто за то, что это – земля! «С водою, с ветром да с огнём не дружись, а с землёю держись, – говаривало его племя. – Ходить у огня – обжечься, у воды – отсыреть… – Правда, венны тут же справедливо добавляли про свой родной лес: – А ходить в лесу – видеть смерть на носу!»
И всё-таки это был
Торговец Ириллир тоже вышел на палубу заметно повеселевшим. Коренга посмотрел на него и решил: даже если страх купца вовсе не померещился ему в утро отплытия, всё равно было похоже, что вуды, где Ириллир мог ждать для себя дурного, остались далеко за кормой. Погода держалась ясная, по перламутровому рассветному морю переползали клочья тумана, то открывавшие, то прятавшие горизонт… и внезапно Коренга увидел, как неестественно расширились глаза арранта, а лицо ни дать ни взять постарело в один миг сразу на десять лет. Так выглядит человек, успевший увериться, будто исхитрился счастливо обмануть смерть… и вдруг узревший её распахнутые объятия прямо перед собой!
Ужас заразителен. Внутренности Коренги тотчас смёрзлись в ледяной ком, он повернулся посмотреть туда, куда смотрел Ириллир, даже схватился за борт, приподнимаясь в тележке… Сперва он не увидел в море ничего, кроме очередного пбблака – полосы тумана, медленно превращавшейся в тучку. Но ветер вскоре оттащил мглистую завесу, и глазам молодого венна предстали два корабля. Они приближались с севера, быстро догоняя шедшую вроде бы резвым ходом «Чаграву».
И что это были за корабли!.. В первый миг Коренга так залюбовался ими, что забыл даже бояться. Они напоминали ярких диковинных птиц, взапуски нёсшихся над гребнями волн. Их крыльями были широченные пёстрые паруса: у одного – в косую красно-жёлтую полосу, у другого – расходящимися белыми и зелёными кольцами. Тот, что шёл под полосатым парусом, ещё и нёс на мачте позолоченный флюгер… И стало понятно, что торговое аррантское судно казалось Коренге проворным и мореходным только потому, что сравнивать было не с чем, а опыта, чтобы сравнивать мысленно, не имелось.
Молодой венн до того засмотрелся на грозные и прекрасные корабли, явившиеся с далёких северных островов, что даже не сразу расслышал полный обречённости стон, прокатившийся по палубе «Чагравы»:
– Чугушегг…
Что означало это слово, Коренга не особенно понял. Только стало ясно, что ничего хорошего для себя арранты не ждали. Коренге опять сделалось жутко, перед глазами тоскливо проплыло видение тростниковой лодьи и смеющихся чернокожих мореплавателей, не принуждённых бояться никакого Чугушегга… Примерещились крутые опасные тропки через Засечный кряж на сухом пути из страны сольвеннов в Нарлак, примерещились и показались широкими, удобными дорожками гораздо гостеприимнее моря, на которое он их променял… Рядом насторожился Торон. Как и хозяин, он пока ещё не вполне понимал, чем озабочены арранты, но на всякий случай приготовился дать бой.
А Коренга сидел с пересохшим ртом и едва не впервые за всё время путешествия даже в присутствии зубастого друга чувствовал себя беспомощным и беззащитным. Летели под гору саночки, внизу ждала, скорее всего, погибель, и опять от его усилий ничего уже не зависело.
И, как ни верти, вновь получалось, что с кручи он оттолкнулся сам.
ГЛАВА 12
Чужая душа дешевле гроша
Арранты и даже некоторые из гостей корабля начали вытаскивать оружие, но чего ради они это делали, было не очень понятно. С такими лицами, как у них, не побеждают. Да, в общем, толком и не сражаются. Когда у человека загодя прыгают губы, а глаза бесцельно шарят по сторонам, от него трудно ждать даже отчаянной ярости загнанной крысы, куда уж там настоящего мужества, которое одно только и приносит победу. Подобный ратоборец в бою будет только стараться продлить свои мгновения на земле, но и того как следует не сумеет… Тем не менее эти люди готовились биться, не помышляя о том, чтобы сложить оружие, и не надеясь, что склонённую голову сегванские мечи, скорее всего, не станут рубить.
Значит, решил про себя Коренга, имелась некая причина, делавшая сдачу в плен для них невозможной…
Тут его посетило одно весьма неприятное воспоминание. Притом имевшее самое прямое отношение к цели его путешествия. Молодой венн даже скрипнул зубами – и ужас, скрутивший нутро, как-то сразу отступил, сменившись чуть ли не равнодушием к собственной участи. Ему было только жаль мать. И Торона. Но они с Тороном с самого начала были готовы умереть друг за дружку; а когда даются такие обеты, нечего притворяться, будто никогда не настанет время их исполнять. И мать заранее знала, на какое дело провожает его. Она проведает о его смерти самое позднее назавтра. Минует время, и занявший его место сделает то, чего не удалось сделать ему.
А на сегванских кораблях уже можно было рассмотреть стоявших возле борта людей. Взгляд Коренги задержался на одном из них, что воздевал перед собой, на вытянутых руках,
