все время оставалась отличной, обещая спокойное плавание вплоть до Тортуги.

«Молниеносный» мирно плыл по лазурному морю, гладкому, как кристалл, и настолько прозрачному, что на глубине ста локтей можно было различить просвечивающее дно залива, усеянное кораллами.

Свет, отражавшийся от белого песка, делал воду еще прозрачнее, так что у новичка, заглянувшего вниз, с непривычки закружилась бы голова.

Благодаря необычной прозрачности воды повсюду можно было видеть, как резвятся, преследуют и пожирают друг друга странные рыбы. Нередко из глубины неожиданно всплывали грозные молот-рыбы, достигающие иногда пяти метров в длину. Мощно двигая хвостом, они таращили большие, круглые, как пуговицы, глаза, посаженные по бокам молотообразной головы, и разевали громадную пасть, вооруженную длинными треугольными зубами.

Спустя два дня после захвата испанского судна «Молниеносный» с попутным ветром вошел в тот участок моря, который отделяет Ямайку от Гаити. Отсюда было уже недалеко до южных берегов Кубы.

Узнав, что лоцман заметил высокие горы Ямайки, Черный корсар, почти все время сидевший взаперти в своей каюте, поднялся на мостик.

Он все еще не избавился от необъяснимого смятения, что охватило его в тот вечер, когда его посетила молодая фламандка.

Его словно обуял бес движения. Он нервно ходил по мостику, не разговаривая ни с кем, даже со своим помощником Морганом.

Побыв с полчаса на мостике, откуда он рассеянно взирал на горы Ямайки, ясно выступавшие из моря на фоне горизонта, он спустился на палубу и вновь стал расхаживать между фок-мачтой и грот-мачтой, надвинув на лоб свою широкополую шляпу.

Осененный внезапной мыслью и словно повинуясь неодолимому влечению, он снова поднялся на полуют и остановился у борта.

Взгляд его сразу же устремился к испанскому судну, шедшему не далее чем в шестидесяти футах: насколько позволял ему длинный буксирный швартов.

Вздрогнув, он отпрянул назад, но тут же остановился. Лицо его прояснилось, а привычная бледность на миг сменилась легким румянцем.

На носу испанского корабля он увидел знакомую фигуру, облокотившуюся на лебедку. Это была молодая фламандка, одетая в длинное белое платье.

Девушка смотрела на пиратский корабль, вернее, на Черного корсара.

Неподвижная, подперев голову рукой, она о чем-то размышляла. Черный корсар не сделал ни единого движения. Ухватившись обеими руками за фальшборт, словно боясь упасть, он смотрел в глаза девушки.

Это гипнотическое состояние, необычайное для столь сурового человека, длилось не больше минуты. Словно устыдившись своей слабости, корсар оторвался от фальшборта и отступил назад.

Он бросил взгляд на стоявшего в двух шагах от него рулевого, потом на паруса своего корабля и, отступив еще два шага назад, снова взглянул на молодую фламандку.

Она оставалась неподвижной. По-прежнему облокотившись на лебедку и подперев рукой русую голову, она пристально глядела на корсара.

Командир «Молниеносного» медленно отступал назад, словно не в силах освободиться от ее чар.

По-прежнему не поворачиваясь, он поднялся на капитанский мостик и, постояв с минуту, отступил снова назад, но тут столкнулся с Морганом, окончившим свою вахту.

— Ах, извините, — сказал он, смущенно заливаясь краской.

— Вы тоже заметили, какого цвета стало солнце, синьор? — спросил его помощник.

— Нет, а что такое? — Посмотрите сами.

Взглянув на небо, корсар убедился, что ослепительно блестевшее солнце теперь стало багровым, как раскаленное железо.

Обернувшись в сторону Ямайки, он увидел, что вершины гор резко выделяются на фоне неба, словно за ними разожгли яркий костер.

Тень беспокойства пробежала по лицу корсара, и взор его обратился к испанскому кораблю, к молодой фламандке, так и не покинувшей своего места.

— Быть урагану, — сказал он глухо.

— Все говорит за это, синьор, — ответил Морган. — Чувствуете, какой противный запах идет от моря?

— Да, и небо начинает мутнеть. А это значит, что приближается один из тех ужасных ураганов, которые так часто бушуют в Антилах.

— Как видно, придется расстаться с нашей добычей?.. Можно дать вам совет, синьор?

— Слушаю вас, Морган.

— Переведите половину людей на испанский корабль.

— Пожалуй, вы правы. Наши моряки огорчились бы, если б такой корабль пошел ко дну.

— А синьору вы оставите на нем?

— Молодую фламандку!.. — сказал капитан, нахмурив брови.

— Ей будет лучше на «Молниеносном», чем на шхуне.

— Вас огорчит, если она утонет? — спросил капитан, резко обернувшись к Моргану и глядя ему в глаза.

— Ведь она может принести нам не одну тысячу пиастров.

— Ах да… верно! За нее должны заплатить выкуп.

— Прикажете перевести ее к нам, прежде чем этому помешают волны?

Ничего не ответив, корсар снова принялся расхаживать по мостику, словно мучимый навязчивой идеей.

Походив несколько минут взад и вперед, он внезапно остановился перед Морганом и прямо спросил его:

— Верите ли вы в роковую любовь?

— Что вы имеете в виду? — спросил помощник изумленно.

— Способны ли вы беззаветно полюбить женщину?

— Должно быть, да!

— Не кажется ли вам, что влюбиться в красивую девушку страшней, чем пойти на абордаж?

— Иногда да, но известно ли вам, капитан, что говорят флибустьеры и буканиры с Тортуги, прежде чем жениться на одной из женщин, присылаемых сюда блюстителями закона из Англии и Франции?

— Никогда не занимался брачными делами наших флибустьеров и буканиров.

— Они говорят так: «О твоем прошлом, женщина, я не спрашиваю и совершенные тобой грехи прощаю, но о твоих будущих делах я должен знать все». И, пощелкав по стволу ружья, добавляют: «Кто- кто, а оно постоит за меня, и если ты дашь промах, то оно не промахнется».

Пожав плечами, Черный корсар сказал:

— Я имею в виду не тех женщин, которых принудительно высылают сюда заморские правители.

Постояв немного, он показал на девушку, остававшуюся на своем месте, и спросил:

— Что вы скажете об этой девушке, Морган?

— Это одно из самых прелестных созданий, которых я когда-либо видел на Антилах.

— И вы не испугались бы ее?

— Этой девушки!.. Конечно, нет.

— А я ее боюсь, Морган.

— Вы, которого называют Черным корсаром? Вы шутите, капитан?

— Нет, — ответил флибустьер. — Я заглядываю иногда в свой гороскоп, и к тому же одна цыганка мне предсказала, что первая же любовь окажется для меня роковой.

— Поплюйте, капитан.

— А что вы скажете, если я добавлю, что та же цыганка предсказала моим трем братьям, что один из них погибнет в бою из-за предательства, а двое других будут повешены? Как видите, ее печальное предсказание сбылось.

— А что она сказала вам?