обстреливали с гор и получалось так, что все пули проходили над нашими крышами домов-модулей.
За год службы мы потеряли два экипажа. В числе убитых был и мой друг, Николай Бобенко — зам. командира эскадрильи. Его экипаж полетел на задание, где был повержен огнём. Вертолёт получил повреждения, был подбит и упал в болотную местность. Экипаж погиб.
Наши офицеры воевали с доблестью, с честью выполняли свой долг, проявляли героизм, чувство своего долга.
Но, конечно, нам хотелось домой, в Советский Союз. Климатические условия были ужасны, постоянно светило солнце, была невыносимая жара. Зимой температура немножко понижалась, а обычно была 40–50 градусов. В весенне-летний период не все выдерживали такую жару. Там было очень много болезней, многие болели гепатитом, болели и желтухой, и брюшным тифом, очень много болело. Мы очень трудно переносили эту жару, афганцы привыкли жить в таких условиях, а нашим людям было очень трудно привыкнуть к таким условиям. Но жили, выживали! Вспоминается, конечно, много хорошего с тех времён. Человек, который прошёл эту войну, много понимает в жизни! Было очень много утрат, потерь и разочарований, но всё равно никто не говорит о том, что там было плохо! Трудно было, но чувство долга, добродушие, товарищеская поддержка помогали преодолевать всё!
В подготовке текста воспоминаний оказал помощь Смолянов Алексей Константинович, студент 1-го курса факультета «Авиационная техника» Московского авиационного института (государственного технического университета)
Грибов Игорь Анатольевич
Понял, что теперь я отвечаю не только за себя
Я родился в Москве 10 апреля 1963 г. в семье рабочих. Родители всю жизнь работали на производстве и были награждены медалями «Ветеран Труда». Всегда были на хорошем счету, чему и меня учили: быть честным, справедливым, отвечая за свои поступки, не сваливая их на других.
Окончив школу № 358 (83, 1204) после 8 класса поступил в СГПТУ № 53, где с успехом окончил его. Попал по распределению на завод МЗЭМА. На заводе была предоставлена отсрочка от армии на 1 год. Но в один прекрасный день мне пришла повестка, что я призываюсь в армию на военную службу.
Зная об отсрочке, я все же пошел в отдел кадров увольняться, но из отдела кадров меня послали к директору завода. Придя, я смело показал повестку, на что он сказал: «Что они там обалдели совсем». Взяв справочник, набрал номер военкомата. Дозвонившись, он представился, стал говорить, что они забирают молодые кадры, которые только начали свою трудовую деятельность. Но вскоре по изменению в лице и интонации в голосе, на что он отвечал только: «Да, да, да». Я понял, что-то не так.
По окончанию разговора он посмотрел на меня, в его глазах была какая-то печаль. Тогда я спросил: «Что-то случилось?» Он отвечал: «Хорошая у тебя команда — спецбатальон, Германия. Набирают самых лучших!» Пожав мне на прощание руку, сказал: «Приходи после армии, будем ждать».
Но Германией здесь и не пахло. И вот 1 апреля 1982 года в день смеха отгуляв проводы, придя в военкомат, попрощался со всеми. Нас повезли на сборный пункт, по-простому, «Угрешка».
После «Угрешки» мы попали в Таманскую дивизию, где со мной произошел смешной случай. Из гражданки на мне были одеты старенькие потертые джинсы и стеганая телогрейка — это было модно. Вскоре объявили, что будут переодевать в форму. Отпросившись по нужде, в туалете повстречался с тремя солдатами, которые, увидев джинсы, стали просить и умолять обменять их на другие штаны. Сказали, что они им очень нужны, чтобы ходить в самоволку. Мне они уже ни к чему и я был рад, что они где-то ещё пригодятся. Но на обмен мне дали галифе старого военного образца, да еще и в краске. Когда я вышел из туалета, смех стоял на всю Таманскую дивизию. Лейтенант, который нас сопровождал, долго смеялся, но потом спросил: «А где джинсы?» Я с улыбкой ответил: «Ушли в самоволку».
Из Таманской дивизии нас привезли в аэропорт «Домодедово», где объявили рейс на Душанбе. Сказали — «учебка», а потом в Германию. Что-то не совпадало. Нас передали человеку в шинели без каких-либо опознавательных знаков. Лицо суровое, загорелое, на вид немного нервный. Когда он крикнул на весь аэропорт: «Стройся!!!» — в жилах застыла кровь. Потом он сходил в бар, придя, присел, склонив голову тихо, сказал, что нам там будет нелегко. По словом там подразумевался Афганистан.
По прилету в Душанбе нас отправили на полигон в Термез-1 как бы на адаптацию под названием «Карантин». Там мы увидели палаточный городок, где только-только начиналось строительство. Жили в палатках, обустраивались, проходили вождение на автомобилях, в свободное время писали письма домой и пили чай из верблюжьей колючки, без которой там никуда. Около полигона проходила дорога, по которой везли разбитую технику, мы спросили у сержанта, откуда она, он ответил: «Из Афганистана». Многих охватил легкий холодок. «Скоро и вы туда», — сказал он.
И вот 17 июня 1982 г. прилетели два вертолета, я попал в первую партию, под марш «Славянки» нас посадили в вертолет, мы взлетели. Я сел около иллюминатора, чтобы наблюдать за полетом, и вот показался палаточный городок. Мы пошли на посадку, приземлились, нас окружила большая толпа, все в один голос кричали: «Замена, замена, замена!». Так я попал в в/ч П/11 65 753 122 мсп в Афганистан в автороту, где и началась моя нелегкая воинская служба.
В роте было 40 человек, которые ждали свою замену, а нас прибыло всего лишь трое. Условия, конечно, были суровые: палатки старые, печки-буржуйки, уголь надо было носить за 1 км.
Первый раз я попал под ветер «афганец». Песок забивает все, что можно: глаза, рот, уши, впечатление, что пришел конец света. Погода: днем жарко, ночью холодно, климат отвратительный, начинались нагноения у кого где. Нас выручили старослужащие. Они знали одно место в пустыне, где бил из земли горячий соленый источник. Нас, молодых, собрали и привезли на источник и мы, как «куриные яйца», варились в нем. После нескольких раз такой процедуры, болячек и след простыл. За что им огромное спасибо. Служба шла своим чередом, но одни слова меня все же мучили. Говорили, что здесь более 6 месяцев не служат, я спросил почему. Ответ был прост: «Или убьют или ранят». Но прошло
6 месяцев, год, все было нормально. Я прослужил 1 год и меня без каких-либо объяснений перевели в 1-ю МСР, где я стал водителем БТР-70.
С этого момента служба моя переменилась. Сев на БТР, я понял, что теперь я отвечаю не только за себя, но и за весь экипаж, что от исправности машины зависит жизнь экипажа.
Мы часто ходили в сопровождении колонны на операции по обезвреживанию бандформирования. Об одной такой операции я хотел бы рассказать. С вечера нам объявили, что мы выезжаем с утра на уничтожение одной из банд. Я готовил БТР как никогда, проверил все, что можно, и был уверен в себе, в ребятах и технике. С утра мы выехали рано, до места ехали где-то часа два. Была весна, аромат от цветущих деревьев стоял такой, что не сравнить ни с какими духами. Пели птицы, и ничего не предвещало беды. Подъехав к кишлаку, мы осмотрелись, стояла тишина, колонна тронулась, проехав кишлак, мы, не обнаружив ничего подозрительного, развернулись. И тут на обратном пути началось.
Впереди ехал ротный, за ним я. Вдруг взрыв БТР, ротный подорвался на фугасе, перегородив дорогу, колонна встала. Ни вперед, ни назад. Нас стали обстреливать со всех сторон. Мой сержант увидел бегущего душмана, прицелился в него и вдруг сержант вскрикнул. Ему пробило кисть руки. Надо было что-то делать. Первое, что пришло в голову, надо убирать БТР с дороги. Я попытался объехать БТР ротного, чтобы