Мы помним всех, кто здесь нашёл кончину. В солдатском сердце память не умрёт. Сырой рассвет прогнал ночные тени, Но пули вместо птиц ещё поют. Я молча опускаюсь на колени Над тем, кого напрасно дома ждут… Но не умрёт о них святая память, В веках и поколеньях проживет. И тот, кто мог здесь жизнь свою оставить, О них домой легенду принесёт. На базу возвратились мы нескоро, Разгоряченные в декабрьский мороз. И вдруг письмо. На штампе Пушкин город. Его одно мне почтальон принёс. Беру конверт, ещё не понимая, Так почему же почерк здесь чужой? С волненьем строки первые читаю И замираю… словно сам не свой. … Песню пел под гитару земляк мой негромко Грустно звуки лились под печальной гитарной струной. «Называл я тебя самой лучшей на свете девчонкой И не думал. Что будешь ты зваться чужою женой…» Но к черту всё, идут бои, братишка, И льётся кровь чужая и своя, Об этом знаешь ты лишь понаслышке. А я друзей терял в чужих краях. Но вот бои как будто отгремели. Спокойнее вздохнул Афганистан. Ох, как мы отдохнуть тогда хотели, Спокойно жить не дал нам Пакистан. Вновь заклубились тучи грозовые Над мирною Афганскою страной. Вновь затрубили трубы боевые, Опять запахло в воздухе войной… Сережа был серьезным парнем, творческим. Ему присвоили сержанта, когда он служил. Хотел поддерживать свой авторитет только за счет себя, своих действий, способностей. Хотел сам всего добиться.
Однажды предлагает снова почитать стихи свои. Я слушал всегда. Когда начинал улыбаться, он обижался. Потом я делал серьезный вид — и все было нормально. Особенно запомнилось мне его письмо сестре.
Письмо. Я пишу из Афганского края, Где забыл, что такое покой, Где я сплю в сапогах и бушлате, К автомату прижавшись щекой. А ещё, дорогая сестрёнка, Я с подъема в окопе сижу, И на мир, что прекрасен и звонок, Сквозь прицел автомата гляжу. Здесь десантники вас охраняют Вдалеке от родимой земли, А в небесной дали пролетают Наши русские журавли… Клин за клином в Россию несутся, Обгоняя грядущие дни, А когда в Подмосковье вернутся, То тебя там увидят они. Пусть расскажут тебе на рассвете, Как скрывается солнце в пыли, Как Афганские малые дети Нам кричали — «Аскар шурави». Как скрипели зубами ребята, Досылая последний патрон, Как под ноги бросали гранаты, Окруженные с разных сторон. Но, сестренка моя, не печалься — Наведет здесь порядок десант, Помянув тех, кто смерти достался, Мы в Россию вернемся назад. А ещё пусть расскажут, родная: У меня все в порядке всегда. Одного лишь я точно не знаю, Скоро ль встречусь с тобой и когда. Представляю — тебя я увижу, Ты шагаешь с работы домой. И, конечно, ты тоже заметишь Мой десантный берет голубой. Дни летят, обращаясь в недели, Месяца переходят в года. И быть может, тельняшку с беретом Не оденем уже никогда. Но навеки запомнят ребята Тот декабрь, над дувалами дым… И того молодого солдата, Что остался навек молодым. 8 августа 1980 года получил легкое ранение. Прочесывали кишлак. Вечером заняли одну высотку. Разминировали и остались на ночлег. Рано утром начали спускаться в кишлак для прочесывания, по нам начали стрелять. Я шел, была влажная поверхность, было залито все водой. Я думал: «Не хочется падать на мокрое». Сделал несколько шагов, а когда стал падать — ударило что-то по руке, зажгло ногу. В результате задымился карман, скобу гранаты согнуло, черкануло по ноге, пробило автомат, магазин и палец. «Родился в рубашке». Это все было рядом…
Меня отправили в медицинский санитарный батальон в город Кабул. Вместе со мной было ещё несколько раненых из нашей роты. Сделали обезболивающий укол, некоторое время нужно было ждать.
