Он-то и сам в театре последний раз был, когда в школе учился, когда весь их класс классная руководительница организованно на спектакль повела. А его обычная клиентура и подавно в театр не ходила, смутно подозревая, что такое явление в искусстве где-то существует.

– Да, в театре, – подтвердил Порубов. – А что здесь такого? Я даже могу спектакль, который смотрел, пересказать, если нужно.

– И что давали?

– «Гамлета» Шекспира.

Зиганшин даже хихикнул, думая, что его принимают за идиота. Ведь это же элементарно можно пьесу прочитать, а потом голову морочить пересказами. Порубов тем временем продолжал:

– Я даже могу костюмы актеров описать, декорации. Принца датского такой молодой актер играл, на Безрукова похож, только с бородкой…

Михаила настолько переклинило в старании уличить Андрюху в наглой лжи, что он даже защелкал клавишами компьютера, вызвав на экран сайт областного театра. Все подтверждалось. В злополучный день и час ограбления действительно давали «Гамлета», и принца датского играл актер, отдаленно напоминавший Безрукова. Сходилось описание и других актеров, декораций. Было понятно, что Андрей в самом деле смотрел спектакль.

– Ты в другой день его посмотрел, а теперь мне мозги пудришь! – не выдержал такого издевательства Зиганшин.

– Если присутствие моего клиента в театре подтвердится, то это стопроцентное алиби, – спокойно напомнил Тарлецкий.

– Ни хрена оно не подтвердится, – в сердцах заявил Михаил.

– Наверное, даже билет сохранился, – сделал задумчивый вид Порубов. – Я его после контроля в кошелек положил, – добавил он, еле сдерживая улыбку.

Так-таки и выяснилось, что в кошельке, изъятом у Андрюхи после задержания, нашелся билет с оторванным контролем на тот самый спектакль.

Зиганшин сидел за столом и вертел в пальцах запакованный в пластиковый пакет синеватый театральный билет.

– Кто-нибудь видел вас там? Кто-нибудь может подтвердить, что вы там были во время спектакля? – спросил адвокат.

– Один я на спектакль ходил. А так, все меня в зале видели, как и я их, – задумчиво ответил Андрей. – Вот только в театре на сцену смотрят, а не по сторонам. Но я и сам никого не вспомню, знакомых в антракте не встречал. Ну редко ходят наши пацаны и пацанки в театр. Хотя – стоп. Буфетчица может вспомнить, пухленькая такая, с родинкой на подбородке, смешливая, когда заказ подает, у нее сиськи прямо на стойку наплывают, наверное, самые большие в городе. На них все мужики пялятся. Я у нее перед спектаклем сотку водяры навернул, за жизнь еще поговорили. У нее спросите, вдруг запомнила…

Зиганшин, конечно же, понимал, что история с походом в театр – наглый обман. Не бывает таких совпадений, чтобы откинувшийся зэк, вместо того чтобы с кентами по кабакам да по саунам со сладкими телками развлекаться, на «Гамлета» один пошел. Но то, что к делу подключился Тарлецкий, не позволяло просто послать Порубова с его фальшивым алиби на три буквы. Обманщика следовало доказательно разоблачить, не оставив от его алиби камня на камне. И вот тогда появится закономерный вопрос – зачем ему понадобилось это дурацкое алиби создавать, если в это самое время «поставили» ювелирный салон? Тут уж любой судья вместе с заседателями задумается.

Михаил отправился в областной театр. Многое тут изменилось со времени его последнего школьного визита. Сделали дорогой ремонт, лепнину позолотили, кресла новые поставили. Зайти пришлось со служебного входа, потому как сегодня шли только репетиции. Зрителей, ходивших на «Гамлета» в тот день, Зиганшин даже не попытался искать. А зачем? То, что никто Порубова не видел в зале и фойе, еще ничего не доказывало. А если вдруг кто-то вспомнит, что видел? Это же только подтвердит его алиби.

Михаил решил начать с буфета. Смешливую буфетчицу, по описанию Порубова, он узнал сразу. У нее и в самом деле была родинка на подбородке и огромные сиськи, которые тут же наплыли и замерли на стойке, когда она подалась вперед к подошедшему Зиганшину.

– Здравствуйте, я из полиции, – представился Михаил, махнув удостоверением.

Сиськи всколыхнулись при вздохе:

– Вы, говорят, преступника ищете, который корону красоты украл. Поймали уже?

– Поймали, – самоуверенно заявил оперуполномоченный. – Теперь некоторые детали уточняем. Вы видели кого-нибудь из этих людей перед спектаклем в день ограбления?

– Так его же по телевизору показывали. Я его сразу признаю. Но на спектакле его не было, у него очки приметные.

– Очки и снять можно.

– Понятно. У следствия свои методы.

Зиганшин не стал разъяснять, в чем, собственно, дело, просто выложил на узкую, свободную от бюста, полоску стойки пять фотографий, среди которых было и фото Порубова.

– Смотрите.

– Того в очках, вернее, без очков, тут нет, – заладила свое буфетчица. – Значит, сообщников ищете? Вот этот был, – она уверенно взяла фотографию Андрея Порубова. – Да-да, он, точно.

– Вы уверены? Перед вами тут сотни людей каждый день проходят.

– Он перед самым спектаклем подошел. Сто граммов водки заказал и сок мультивитаминный с бутербродом. Как пил – не видела. Шутил еще, комплименты всякие говорил, – слегка покраснела буфетчица.

– И поэтому вы его запомнили? Вам не показалось, что он специально с вами заговорил, чтобы вам в память врезаться? – пытался гнуть свою линию Зиганшин.

– На меня многие мужчины внимание обращают. – Пышный бюст сдвинулся со стойки, заколыхался. – Я бы, может, и не запомнила, но он еще и после спектакля ко мне подошел. Шоколадку самую большую купил. Я подумала, зачем она ему, не похож он на мужиков, которые шоколад едят. А он заплатил и шоколадку мне подарил. Говорит, это за то, что вы меня больше спектакля впечатлили. Вам бы на сцене играть – народ сюда валом бы валил. Так и сказал.

Основа действий любого следователя – план. Основа плана – информация. А она, родимая, просто так на дороге не валяется. Ее, хочешь не хочешь, а приходится добывать, не сидя в кабинете в удобном кресле, а бегая, как собачка, по городу, вынюхивая каждый сантиметр в поисках зацепки. Вот Зиганшин и решил: раз он уж пришел в театр, то опросить следует как можно больше людей. Опер мысленно пытался собрать разрозненные факты воедино, чтобы сложилась цельная картина преступления, но пока ничего путного не получалось, в голове была одна каша. Единственное, что выходило отменно, – приступы раздражения и бессильной ненависти к этому выскочке, средь бела дня осмелившемуся провернуть ограбление, да еще под самым носом у кучи покупателей, охранников, полиции и просто случайной публики, ненароком оказавшейся рядом.

Опер шел по длинному коридору, рассматривая развешанные на стенах фотографии «передовиков» театрального искусства. Это была целая галерея типажей: эффектные женщины с выразительными глазами, хрупкие бабушки – божьи одуванчики, пузатые мужики с буйными шевелюрами, невзрачные мужчинки с эстетскими бородками и усами, юные куколки с чувственными губами и лебедиными шеями. Зиганшин всегда с подозрением относился к людям, любящим театр, а тем более к актерам. Было в этом что-то несерьезное и бессмысленное. Он вообще не понимал, зачем он, этот театр, нужен, когда есть кино. Ну, или, в крайнем случае, сериалы, хотя последние он тоже не сильно жаловал. Люди отдают свою жизнь непонятно на что. Одни сидят, месяцами зубрят всяких шекспиров, бегают по сцене. Другие потом, непонятно зачем, платят деньги, чтобы прийти на все на это посмотреть.

Отвлекшись на бесполезные и нехитрые размышления, Зиганшин не заметил, как дошел до зала. Из