английский престол. Однако, чтобы стать им, Якова все же должна была назначить своим преемником сама Елизавета. И она это сделала.

Даже если новый государь не был тем горбатым и слюнявым уродцем, каким изображали его враги, к народным кумирам его трудно причислить. Яков I воспринимался в Алглии как враг даже министрами, не говоря уже о лордах парламента. В Лондоне постоянно раздавались гневные возгласы в адрес «негодяя Стюарта и его шотландцев». Усугубила его положение и популярность покойной Елизаветы I: Яков смотрелся на ее фоне весьма бледно. К тому же из-за притеснений католиков, которые проводило правительство королевы, страна была на грани религиозной войны и короля со всех сторон осаждали влиятельные лоббисты обоих верований, требующие примкнуть к их лагерю.

Не получивший английского воспитания, далекий от страны, которой ему предстояло править, Яков I считал себя Божьим помазанником, обладающим властью над жизнью и имуществом подданных. Игнорируя английские политические традиции, он попытался внедрить в стране самовластье на шотландский манер. Однако палата общин со всей почтительностью напомнила королю, «во-первых, что наши привилегии и вольности являются нашим правом и законным наследием не в меньшей степени, чем наши земли и наше имущество. Во-вторых, что их нельзя у нас отнять, отрицать или подвергать какому-либо умалению иначе, как с явным вредом для состояния государства».

Политические проблемы тесно переплетались с религиозными. Священники ожидали, что новый король подтвердит их право вступать в брак, даст больше свободы в богослужебных делах, а главное – запретит совмещать по несколько церковных должностей, что обрекало массу «безработных» священников на полуголодное существование. Однако король видел решение всех проблем в одном – в укреплении позиций официальной англиканской церкви. С особым ожесточением он обрушился на диссидентов-пуритан, не признававших епископской власти; около трехсот священников лишились приходов. Пуританам запрещали проводить собрания общин, их принуждали не реже одного раза в год посещать службы в англиканской церкви. Наиболее непримиримые диссидентские общины были загнаны в подполье или эмигрировали. Одна из них, действовавшая в селении Скруби (графство Ноттингем), в 1608 году в полном составе перебралась в Нидерланды, а впоследствии – в Америку.

Если правление Якова I принесло пуританам одни неприятности, то и для католиков оно стало тяжким разочарованием. Тем более что они возлагали на короля большие надежды. После смерти королевы Елизаветы I в 1603 году английские католики были полны чаяний, что Яков I будет более терпимым к их вероисповеданию и отменит наложенные Елизаветой штрафы и ограничения. От сына Марии Стюарт они ожидали уравнения в правах с приверженцами англиканской церкви. Но стало ясно, что эти надежды тщетны.

Многие историки считают, что, несмотря на недостатки, Якова I можно считать человеком прогрессивным, и это доказывает его религиозная политика.

Вначале кружок организаторов преступного замысла насчитывала пять человек – Роберт Кейтсби, Томас Винтер, Томас Перси, Джон Райт и Гай Фокс. Позже к ним присоединились еще по крайней мере восемь человек, среди них Роберт Кейс и Фрэнсис Трэшем. Известный исследователь Ефим Черняк в книге «Пять столетий тайной войны» рисует их выразительные портреты. Впрочем, как это часто бывает, при всяком масштабном и организованном заговоре (а пороховой был именно таким) круг заговорщиков не ограничивался мужским братством, всегда – не на главных ролях и не на виду – нужно было искать женщину. Как часто нити заговора плелись прелестными ручками: всегда были задачи непосильные для мужчин, но легкие для изобретательного ума очаровательных авантюристок и любительниц приключений. Надо отдать должное изворотливости этих особ, часто их деятельность была настолько искусно замаскирована, что оставалась незамеченной большинством историков. Такая же дама оказалась рядом с заговором против Якова I – это леди Маргарет Милдмэйн, жена представителя католического английского рода. Впрочем, сам лорд Милдмэйн, как это часто бывает, о делах супруги узнал едва ли не последним, уже после поражения мятежников. Итак, леди Милдмэйн была загадочной особой и называла себя вдовой Сидни, виконтессой де ла Марш, Жанной де Керуак, Анной Мари де Режи-Лекомб. Впрочем, полный список ее имен до сих пор одна из неразгаданных тайн этой истории. Но о ней мы поговорим позже.

Идеологическую часть заговора представлял Генри Гарнет, префект английских иезуитов. Его подчиненные не находили нужным скрывать, что отец Гарнет весьма неравнодушен к женщинам и вину. Он был хорошим лингвистом, искусным богословом, но, прежде всего, английская жизнь сделала его великолепным артистом и конспиратором. Этот дородный человек средних лет, с лицом, выдающим приверженность к вину, на самом деле держал в своих руках нити многих заговоров и шпионских дел. Он был известен под несколькими именами: во Фландрии его называли отцом Грином, отцом Вэйтли и отцом Робертсом, в Англии – отцом Гарнетом, отцом Дарси, мистером Фармером и мистером Мизом. У него было столько же жилищ, сколько и имен. Большую часть жизни он скрывался от королевских шпионов, меняя личины. Сегодня он был богатым торговцем, завтра бедным солдатом, возвратившимся из похода, послезавтра разудалым прожигателем жизни или пастором, преданным Ее Величеству. Осторожный иезуит предпочитал всегда оставаться в тени.

Поэтому официальным лидером Порохового заговора был Роберт Кейтсби – непримиримый борец с королевской властью. Родом из знатного католического семейства, Кейтсби бурно провел юношеские годы в компании других представителей «золотой молодежи», весьма мало интересуясь религиозными вопросами и только скрывая от протестантских собутыльников, что он был католиком.

В 1599 году он примкнул к заговору, возглавляемому Робертом Девере, графом Эссекс, когда заговорщики пытались свергнуть королеву Елизавету I. Попытка не удалась, по «делу Девере» было арестовано и казнено большинство сторонников графа. Роберт Кейтсби также не избежал ареста, но казнен не был! Кажется невероятным, но Елизавета ограничилась обычным штрафом. Правда, размер штрафа был очень велик: Кейтсби пришлось расстаться с родовым имением. Вполне возможно, что он купил себе жизнь, став информатором королевской службы безопасности.

Однако вскоре, когда ему исполнилось всего двадцать лет и когда друг за другом умерли его отец и жена, этот бывший кутила и прожигатель жизни резко изменился. Произошло не столь уж редкое в ту эпоху превращение беспутного гуляки в религиозного фанатика, целиком поглощенного мыслями о служении церкви. В ее распоряжение он предоставил свое состояние, свой меч и, как вскоре выяснилось, воспитанную с детства холодную надменность аристократа, привыкшего повелевать, и яростную решимость заговорщика.

Кейтсби считал даже иезуитов недостаточно ревностными слугами Господними и мечтал одним ударом достигнуть заветной цели. Он был связником между заговорщиками и главой английского иезуитского ордена отцом Гарнетом, идейным вдохновителем переворота.

Помощником Кейтсби был Томас Винтер, католический фанатик и ярый враг короля. Винтер был младшим сыном в небогатой католической дворянской семье из графства Вустер, дальним родственником и близким другом Кейтсби, также имевшего владения в этом графстве. Отлично образованный, говорящий на французском, итальянском и испанском языках, Винтер стал своего рода «министром иностранных дел» заговорщиков. Он вошел в контакт с правительством Испании и властями Испанских Нидерландов. Случаю было угодно, что именно с именем Томаса Винтера оказались связаны некие важные документы, о которых и поныне, уже через четыре столетия, все еще не затихают споры среди тех, кто стремится проникнуть в неразгаданные тайны заговора. Так, знаменитую исповедь Винтера до сих пор исследуют историки и не могут прийти к однозначному выводу – подлинный ли это документ или виртуозная фальсификация. Винтер тоже часто общался с отцом Гарнетом и другими иезуитами.

Следующий заговорщик, Томас Перси, был значительно старше своих «коллег» – ему минуло 45 лет, тогда как прочие еще только разменяли третий десяток. Он приходился двоюродным братом графу Нортумберлендскому, самому знатному из католических лордов. Потомок знаменитого в истории Англии дворянского рода, он вращался в придворной среде и мог узнавать новости высшего света, которые трудно было получить другим путем. Перси занимал значительно более высокое общественное положение, чем его сообщники.

Этот аристократ был в молодости известен как забияка и завсегдатай трактиров и других увеселительных заведений столицы, где он спустил немалую часть своего состояния, как человек, мало пекущийся о религиозных делах. Однако, как и у Кейтсби, у него произошел резкий духовный перелом: