мы зашли в тупик, то что мы теряем?
Их все еще не пропяло.
Тогда я сказал:
– А знаете, Гусыня не будет жить вечно.
Это подействовало.
Нам пришлось уговорить Вашингтон; потом я связался с Джоном Кэмпбеллом, издателем научной фантастики, а он связался с Азимовым.
И вот статья написана. Я ее прочел, одобрил и прошу вас всех ей не верить. Пожалуйста.
Но только…
Нет ли у вас какой-нибудь идеи?
Пыль смерти
Первоначально это должен был быть еще один рассказ об Уэнделле Эрте, но начинал издаваться новый журнал, и мне хотелось быть в нем представленный чем-то таким, что не было бы пережитком другого журнала. И я соответственно перестроил сюжет. Теперь мне немного жаль. Я думал о том, чтобы переписать рассказ для этой книги, вернув в него доктора Эрта, но инерция победила.
Подобно всем работавшим под началом великого Льюиса, Эдмунд Фарли достиг такого состояния, когда с тоской начал думать об удовольствии, которое доставило бы ему убийство этого самого великого Льюиса.
Те, кто не работал с Льюисом, не могут этого понять. Льюис (его имя забыли и привыкли думать, что имя его Великий, с прописным В) в представлении обычного человека стал символом исследования неизвестного, безжалостным и гениальным, никогда не отступающим перед неудачами, никогда не устающим придумывать новые, еще более изобретательные пути к победе.
Льюис - это тот химик-органик, который заставил Солнечную систему служить своей науке. Это он впервые использовал Луну для проведения широкомасштабных реакций в вакууме, при температуре кипения воды или замерзания воздуха, в зависимости от времени месяца. Фотохимия стала чем-то совершенно новым и удивительным, когда тщательно продуманные аппараты были выведены на орбиты вокруг космических станций.
Но, говоря по правде, Льюис крал славу у других - грех, простить который почти невозможно. Некий безымянный студент впервые подумал о том, чтобы устанавливать аппаратуру на поверхности Луны; забытый техник создал первый автономный космический реактор. Каким-то образом оба достижения оказались связаны с именем Льюиса.
И ничего нельзя было сделать. Его подчиненный, который уходил в гневе, не получал рекомендации и обнаруживал, что ему чрезвычайно трудно найти работу. Его ничем не подкрепленное слово против слова Льюиса ничего не стоило. С другой стороны, те, кто оставался с ним, кто сумел выдержать, в конце концов получали его расположение и рекомендации, служившие гарантией дальнейших успехов.
Но, оставаясь, они получали хотя бы сомнительное удовольствие, делясь друг с другом своей ненавистью.
И у Эдмунда Фарли были все основания присоединиться к ним. Он прилетел с Титана, самого большого спутника Сатурна, где в одиночку - ему помогали только роботы - собрал оборудование, которое позволяло воспользоваться сокращающейся атмосферой Титана. У больших планет атмосфера тоже состоит в основном из водорода и метана, но Юпитер и Сатурн слишком велики, чтобы на них работать, а Уран и Нептун разорительно далеки. Титан, однако, размером с Марс, достаточно мал, чтобы на нем можно было находиться, и достаточно велик, чтобы удержать средней плотности водородно-метановую атмосферу.
В этой атмосфере легко проходят крупномасштабные реакции, которые в земной атмосфере кинетически затруднены. Фарли работал, создавал, придумывал и выдерживал Титан в течение полугода и вернулся с поразительными данными. Но каким-то образом, почти немедленно, как видел Фарли, все это стало восприниматься, как достижение Льюиса.
Остальные сочувствовали, пожимали плечами, приветствовали его присоединение к братству. Лицо Фарли в шрамах от прыщей замкнулось, губы сжимались, и он слушал, как остальные планировали месть.
Джим Горхем был самым откровенным. Фарли отчасти презирал его: он был 'вакуумщик', никогда не покидавший Землю.
Горхем сказал:
- Видите ли, Льюиса легко убить из-за постоянства его привычек. На него можно положиться. Например, посмотрите, как он настаивает на том, чтобы есть в одиночестве. Точно в двенадцать закрывает свой кабинет и точно в час открывает его. Верно? Никто не заходит в кабинет в это время, так что у яда хватит времени, чтобы подействовать.
Белински с сомнением спросил:
- Яд?
- Это легко. Тут повсюду полно ядов. Только назовите, что вам нужно. Ну, так вот. Льюис съедает один бутерброд с швейцарским сыром и специальной приправой из большого количества лука. После этого весь день мы дышим луком, и все помнят, какой крик он поднял, когда однажды прошлой весной в буфете не оказалось этой приправы. Никто и не прикоснется к ней, так что яд больше никому не повредит...
Для всех это было чем-то вроде игры, но не для Фарли.
Мрачно и серьезно решил он убить Льюиса.
Это стало его навязчивой идеей. Кровь его закипала при мысли о смерти Льюиса, о том, что он сможет по праву получить то, что заслужил за жизнь в крошечном кислородном пузыре, за бесконечные переходы по замерзшему аммиаку за готовыми продуктами, для установки новых реакций под ударами ветра из водорода и метана.
Но нужно придумать что-нибудь такое, что не повредит никому, кроме Льюиса. Постепенно мысли Фарли сосредоточились вокруг атмосферного кабинета Льюиса. Это низкая длинная комната, изолированная от остальных лабораторий цементными блоками и несгораемой дверью. Никто, кроме Льюиса, не мог входить в нее, только в его присутствии и с его разрешения. На самом деле комната не закрывалась. Эффективная тирания, установленная Льюисом, сделала выцветший листок бумаги на лабораторной двери с надписью 'Не входить' и с его инициалами более прочным препятствием, чем замок... конечно, если только стремление к убийству не пересилит все остальное.
Итак, что же в атмосферном кабинете? Привычка Льюиса все проверять, его почти бесконечная осторожность не оставляли никаких возможностей для случая. Любая попытка что-то переделать в оборудовании, если она, конечно, не будет микроскопически тонкой, не останется незамеченной.
Огонь? Атмосферный кабинет содержит воспламеняющиеся материалы, и в большом количестве, но