Мы еще на пару часов задержались на территории кинотеатра, дабы удостовериться, что не объявятся другие опоздавшие упыри, и что все доказательства того, что произошло, стерты с места происшествия. И дело не только в беспокойстве о полиции. Мы не хотели, чтобы кто — нибудь из упырей понял, что здесь произошло, если кроме этой покойной группы данное место для встреч используют и другие.

Менчерес настоял, чтобы мы не брали Дермота с собой в таунхаус. Его точка зрения, что независимо от того, как поизмывались над ним Аполлион и другие упыри, Дермот все еще мог оказаться угрозой, была слишком логичной, чтобы взять и проигнорировать ее. Стокгольмский синдром был вполне возможен, и будет не правильно просто предположить, что Менчерес наложит на Дермота силу своего проклятия, если тот пойдет вразнос и попытается убить одного из нас. К тому же, мы не могли брать его с собой в наши наблюдательные пункты. Потому, заверив всех, что не верю Дермоту так уж безоговорочно, я отослала его с Эдом и Скретчем, поклявшимся под страхом смертной казни хорошо за ним присматривать и увезти в безопасное место. Как только эта фигня с Аполионом закончится, у меня появится новый пункт в списке текущих дел: найти бессмертного терапевта для травмированного упыря и подыскать кого — нибудь для обучения Дермота языку жестов.

Я перезванивала Кости трижды, но каждый раз натыкалась на голосовую почту. Получается, что теперь, когда я могла говорить, не мог он. Беспокойство начало изводить меня, но я затолкала его подальше со всеми другими вещами, на которых я не могла позволить себе останавливаться. Я не могла тогда ответить на звонки Кости, но это не означало, что я находилась в смертельной опасности. Он сильный. Он может о себе позаботиться. Я должна просто остановить параноидальные картинки его ссохшегося трупа, то и дело выпрыгивающие в моем разуме.

Ввиду дополнительной предосторожности на случай, если кто — нибудь наблюдал наши действия в уличном кинотеатре, Менчерес несколько раз свернул по пути к нашему таунхаусу, а затем припарковался в полумиле от него, и остальную часть они с Владом пролетели, причем меня нес Менчерес. Я не потрудилась сказать им, что теперь тоже могу летать. Во — первых, я устала. Во — вторых, я все еще не слишком хорошо с этим справлялась, и если я врежусь в телефонный столб или вытворю что — нибудь подобное на глазах у Влада, он никогда не позволит мне это забыть.

Мы приземлились за домом на самой темной части лужайки, а затем обошли таунхаус, направляясь ко входу. Таунхаус был такого же размера, как и дом, в котором я выросла, но держу пари, Менчерес не останавливался в таком маленьком месте уже лет тысячу. Ему приходилось спать на кушетке, в то время как мы с Владом заняли две верхние спальни. Я только — только сняла свои ботинки в патио — остатки моего воспитания, когда занести грязь в дом было родственно преступлению, наказуемому смертной казнью — как Менчерес внезапно поднял голову и уставился в небо.

— Инопланетяне? — пошутила я, но все же напряглась, потянувшись за кинжалами. Упыри не могли летать, но что, если еще кому — нибудь не менее опасному удалось последовать за нами из кинотеатра? Нашими врагами были не только пожиратели плоти…

Мои чувства начало покалывать, будто в них выстрелили стероидами, когда Менчерес произнес:

— Кости.

— А ведь был такой хороший вечер, — успел пробормотать Влад, прежде чем упомянутый вампир приземлился в нескольких футах от нас в черном плаще, трепыхающемся вокруг него. Радость и тоска рванули через мое подсознание, когда встретились наши глаза. Я подошла к нему и обхватила руками, упиваясь силой и страстностью его ответных объятий.

— Я скучал по тебе, Котенок, — прорычал он. Затем его рот обрушился на мой. Его поцелуй был скорее наполнен грубой потребностью, чем романтичным приветствием.

Это было прекрасно, потому что я чувствовала то же самое. Кроме навязчивого желания пробежаться руками по всему его телу, чтобы убедиться, что он действительно здесь, облегчение, счастье и самое глубокое чувство правильности происходящего нахлынули на меня, обосновываясь глубоко внутри. Я не сознавала, как сильно скучаю по Кости до этого самого момента, не позволяя себе признавать, каким неправильным все чувствовалось, когда я была не с ним. На каком — то уровне было пугающим то, какой большой частью меня он стал. И я осознала, какой это для меня будет крах, если с ним что — нибудь произойдет.

— Почему ты не отвечала на мои звонки? — пробормотал Кости, подняв голову. — Я набирал тебе несколько раз. Пробовал и Менчересу. Даже Цепешу. Никто из вас не ответил. Напугала меня смерти, поэтому я и пробрался на самолет Федэкс[7], чтобы убедиться, что ты в порядке.

— Ты прилетел из Огайо, потому что я не отвечала на звонки? — выдавила я между смехом и неверием. — Боже, Кости, это кажется немного сумасшедшим.

А так оно и было, хотя та часть меня, которая пускала танцевать все те картинки его надгробной плиты в моей голове только из — за того, что он не ответил на мой звонок, закивала в полнейшем понимании. Несмотря на все наши протесты, мы были очень похожи, когда приходило время бояться за безопасность другого, и я сомневалась, что мы когда — нибудь изменимся.

— Сумасшедший, — повторила я хриплым от всплеска эмоций голосом. — А я тебе уже говорила, что твоя сумасшедшая сторона… — твоя самая сексуальная сторона?

Он усмехнулся, прежде чем его рот накрыл мой в новом головокружительном поцелуе. Затем он подхватил меня, проносясь мимо Влада и Менчереса, даже не поприветствовав их, хотя я сомневалась, что кто — нибудь из них был удивлен.

Мы ворвались в спальню, уже срывая друг с друга одежду, когда деликатное покашливание заставило меня обернуться. У Кости тут же в руке оказался кинжал, притом что мой лифчик свисал с его запястья. Я вытащила свой кинжал, но поняла, что субъект в комнате не сможет навредить нам, даже если очень постарается.

— Я каким — то образом оказался здесь, но вижу, что не во время, поэтому загляну — ка я позже, — произнес неизвестный призрак, прежде чем исчезнуть в стене.

— Не торопись, если ценишь свою загробную жизнь, — крикнул ему вслед Кости.

Я чуть не задохнулась. Если это было тем, с чем мне придется иметь дело, пока кровь Мари не исчезнет из моего организма, то в чеснок и травку мне придется вложить серьезный капитал.

Кости отбросил свой кинжал и снова обхватил меня руками, и я и думать забыла о потенциальных призраках — подглядывальщиках.

— Тебе уже нужно идти? — пробормотала, моргая от ярких косых лучей солнца, проглядывающих через щели в шторах. — Но ты едва поспал.

Усмешка Кости была типичной ухмылочкой кота, добравшегося до сливок, хотя это выражение на данный момент больше подходило мне.

— Знаю, — сказал он, растягивая слова от теплоты воспоминания.

Я села, натягивая на себя простынь.

— Я серьезно.

— Котенок, — Кости сделал паузу, надевая рубашку, — четыре часа сна с тобой в моих объятиях для меня намного более благотворны, чем восемь часов бесконечных метаний по кровати, когда тебя рядом нет.

Мгновение я не могла сказать ни слова. Его тон был совершенно прозаичным, ни намека на романтичное преувеличения или игривое подтрунивание. После всего прошедшего времени я должна была бы уже привыкнуть к невозмутимой прямоте Кости относительно его чувств, но это по — прежнему поражало меня. Он не смущался обнажать свои самые уязвимые места, совершенно не волнуясь о том, что я могу оказаться не единственной, кто его услышит. Что касается меня, я большую часть времени создавала эмоциональную страховку, используя юмор или иронию, дабы скрывать, как глубоко меня затрагивают