им даже заподозрить это.
Вальтер уйдет на войну. Он наденет военную форму и возьмет ружье, а в него будут стрелять из пушек, мортир и пулеметов, пытаясь убить или ранить так тяжело, чтобы он не мог больше стрелять. Она едва сдерживала слезы.
В дверь постучали. Это был Граут.
— Госпожа, прибыл господин фон Ульрих, — сказал он.
Это ошеломило Мод. Появление Вальтера было для нее неожиданностью. Почему он пришел?
Заметив ее удивление, Граут добавил:
— Я сказал, что хозяина нет дома, и он спросил, может ли вас увидеть.
— Спасибо, Граут, — сказала Мод и поспешила вниз.
— Господин фон Ульрих в гостиной, — сказал ей вслед Граут. — Я сейчас скажу леди Гермии, и она спустится.
Даже Граут знал, что Мод не полагается оставаться наедине с молодым человеком. Но тетя Гермия не так уж легка на подъем, и несколько минут до ее появления у Мод будет.
Мод влетела в гостиную и бросилась Вальтеру в объятия.
— Что нам делать? — всхлипнула она. — Вальтер, ну что же нам делать?
Он крепко обнял ее и пристально посмотрел в глаза. У него было серое, измученное лицо.
— Франция не ответила Германии на ультиматум, — сказал он. — Наш посол в Париже настаивал на ответе и получил следующее: «Франция будет защищать собственные интересы». Они не обещают сохранять нейтралитет.
— Но может быть, еще есть время…
— Нет. Они приняли решение о мобилизации. Последнее слово осталось за Жоффром. Победили военные, как и во всех остальных странах. Телеграммы были посланы в четыре часа по Парижскому времени.
— Но вы еще можете сделать хоть что-нибудь?!
— У Германии не осталось выбора, — сказал он. — Мы не можем сражаться с Россией, если с другой стороны в нас вцепятся французы, хорошо вооруженные и полные решимости отбить Эльзас и Лотарингию. Поэтому нам самим придется напасть на Францию. План Шлиффена уже приводится в действие. На улицах Берлина толпы жителей распевают гимн.
— Тебе придется уехать в свой полк…
— Конечно.
Она вытерла лицо. Ее платок был так мал, глупый клочок расшитого батиста. Она вытерла глаза рукавом.
— Когда? — спросила она. — Когда ты уезжаешь?
— Еще несколько дней я буду в Лондоне, — сказал он. Она видела, что он сам еле сдерживает слезы. — Есть ли хоть малейший шанс, что Англия не будет участвовать? Тогда мне хотя бы не придется сражаться против твоей страны.
— Я не знаю, — сказала она, прижимаясь к нему. — Это выяснится завтра. Пожалуйста, обними меня покрепче! — Она опустила голову ему на плечо и закрыла глаза.
В воскресенье Фиц с возмущением увидел на Трафальгарской площади антивоенную демонстрацию. Говорил Кейр Харди, член парламента от партии лейбористов. Он был в твидовом костюме в мелкую клетку — как егерь, подумал Фиц. Харди стоял на постаменте колонны Нельсона и кричал что-то со своим шотландским акцентом. Никакого уважения к памяти героя, погибшего за Англию в Трафальгарской битве.
Харди говорил, что предстоящая война станет величайшей катастрофой, какую только видел мир. Он был представителем горнодобывающего округа — Мертира, соседнего с Эйбрауэном. Внебрачный сын горничной, пока не начал заниматься политикой работал на шахте. Что он мог знать о войне?
Фиц поторопился на чай к герцогине. В большом зале он увидел Мод, оживленно беседующую с Вальтером. Из-за кризиса Фиц отдалился от обоих и очень об этом жалел. Он любил сестру и восхищался Вальтером, но Вальтер был немцем, а сестра — либералкой, и в такие моменты как сейчас Фицу было трудно с ними разговаривать. Однако он старался делать все возможное, чтобы сохранить добрые отношения. И сейчас он сказал Мод:
— Я слышал, сегодня заседание кабинета министров прошло неспокойно?
Она кивнула.
— Вчера вечером Черчилль, никого не спросив, объявил о мобилизации флота. Бернс в знак протеста ушел в отставку.
— Ну что ж, не буду делать вид, что мне жаль, — сказал Фиц. Бернс, старый радикал, был самым яростным противником войны в кабинете министров.
— Должно быть, остальные одобрили распоряжение Уинстона.
— Неохотно.
— И на том спасибо.
Невыносимо, подумал Фиц, что в такое опасное время страной руководят эти левые слюнтяи.
— Но они отказались дать обязательство защищать Францию, на котором настаивал Грей.
— Значит, продолжают вести себя как полные ничтожества, — сказал Фиц. Он понимал, что ведет себя грубо по отношению к сестре, которой неприятно это слышать, но на душе было слишком гадко.
— Это не так, — спокойно возразила Мод. — Они согласились не позволить немецкому флоту пройти через Английский канал к берегам Франции.
— Ну, хоть что-то.
— Немецкое правительство ответило, — вставил Вальтер, — что у нас нет намерения посылать корабли через Английский канал.
— Вот видишь, что происходит, если твердо придерживаться своих позиций! — сказал Фиц.
— Твой апломб неуместен, — ответила она. — Если нам придется воевать, то лишь потому, что люди вроде тебя не сделали все возможное, чтобы предотвратить войну.
— Ах вот как?! — оскорбился Фиц. — Так знай же: вчера вечером я беседовал с сэром Эдвардом Греем в Брукс-клубе. Он обратился и к Германии, и к Франции с призывом уважать нейтралитет Бельгии. Французы согласились сразу… — Фиц с вызовом посмотрел на Вальтера, — а немцы вообще не ответили.
— Это правда, — сказал Вальтер, виновато пожимая плечами. — Мой дорогой Фиц, ты должен понимать, что если бы мы так или иначе ответили на этот вопрос, то выдали бы свои военные планы.
— Я это понимаю, но при этом не понимаю другого: почему моя сестра считает меня разжигателем войны, а тебя — поборником мира.
Мод его слова проигнорировала.
— Ллойд Джордж считает, что Англии следует вмешаться лишь в том случае, если немецкая армия продвинется вглубь Бельгии на
Фиц понял, что это означает.
— То есть получается, что мы позволим Германии напасть на Францию, пройдя южным краем Бельгии? — яростно спросил он.
— Я полагаю, именно так и получается.
— Так я и знал, — сказал Фиц. — Предатели! Они на что угодно готовы, лишь бы избежать войны!
— Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав! — сказала Мод.
В понедельник Мод собиралась в палату общин послушать обращение сэра Эдварда Грея к парламенту. Все говорили, что его речь станет решающей. Тетя Гермия собиралась сопровождать Мод, и в кои-то веки Мод была рада ее компании.
В этот день должна была решиться судьба Мод — вместе с судьбами многих тысяч молодых женщин. От того, что скажет Грей и как отреагирует парламент, зависело, станут ли женщины по всей Европе
