— Вот бы мне в полк кого-то вроде вас, — сказал он.

— Я не могу носить хаки, мне не идет, — задорно ответила она.

Дворецкий посмотрел на нее с возмущением.

— Ну-ну, Уильямс, не наглейте!

— Прошу прощения, мистер Пил.

Фиц сообразил, что сам виноват, — заговорил в шутливом тоне. Впрочем, его не рассердил ее ответ. Вообще говоря, она ему нравилась.

Пил сказал:

— Тут кое-какие соображения от поварихи насчет меню, милорд. — Он передал Фицу немного запачканный листок, исписанный старательным детским почерком. — Правда, для весенней ягнятины еще рановато, но в Кардиффе можно заказать сколько угодно свежей рыбы.

— Получится как на ноябрьском приеме, когда мы приезжали охотиться, — сказал Фиц. — С другой стороны, в этот раз лучше не пробовать ничего нового, а повторить старые, проверенные блюда.

— Ваша правда, милорд.

— Теперь о винах. — Он встал. — Идемте вниз.

Пил, казалось, удивился. Граф не часто спускался в подвал.

У Фица в глубине души зародилось побуждение, осознать которое он не желал. Поколебавшись, он сказал:

— Уильямс, идите с нами, будете записывать.

Дворецкий распахнул дверь, Фиц вышел из библиотеки и спустился по задней лестнице. Кухня и рабочие помещения слуг были в полуподвале, и правила поведения здесь были другие: когда они проходили, служанки, приветствуя своего господина, делали реверанс, а мальчишки-коридорные прикладывали руку ко лбу.

Под помещениями слуг находился подвал. Пил открыл дверь и произнес:

— Если позволите, я пойду первым.

Фиц кивнул. Пил чиркнул спичкой и зажег свечи в настенном светильнике, потом спустился вниз по лестнице и зажег свечи в другом светильнике.

У Фица был скромный подвал, около двенадцати тысяч бутылок, большую часть закладывали еще отец и дед. Предпочтение отдавали шампанскому, портвейну и рейнвейну, в меньших количествах присутствовали красное бордоское и белое бургундское. Фиц не был ценителем вин, но любил этот подвал, потому что он напоминал об отце. «Винному подвалу нужен порядок, предусмотрительность и хороший вкус, — любил говорить отец. — Именно благодаря этим качествам Британия и обрела величие».

Конечно, Фиц желал подать королю самое лучшее, но сначала требовалось на чем-то остановить выбор. Шампанское марки «Перье-Жуэ», самое дорогое, но какого года? Старое шампанское, двадцати или тридцати лет выдержки, менее игристое и более ароматное, зато в молодом шампанском есть изысканная жизнерадостность. Он взял наугад бутылку со стеллажа. Она была вся в пыли и паутине. Он вынул из нагрудного кармана белый льняной платок и протер этикетку, но в тусклом свете не видел дату. Показал бутылку Пилу, тот надел очки.

— Тысяча восемьсот пятьдесят седьмой, — сказал дворецкий.

— Надо же! А ведь я его помню! — сказал Фиц. — Это было первое вино, которое я попробовал, — и, наверное, самое лучшее.

Он заметил, что служанка тоже, стоя совсем рядом с ним, смотрела на бутылку, которая была на много лет старше нее. В смятении он почувствовал, что от ее близости у него перехватило дыхание.

— Боюсь, что для пятьдесят седьмого года лучшие времена, скорее всего, уже прошли, — сказал Пил. — Не позволите ли предложить вашему вниманию тысяча восемьсот девяносто второй?

Фиц посмотрел на другую бутылку, поколебался — и принял решение.

— При этом освещении мне труднее читать, — сказал он. — Пил, принесите лупу!

Пил поднялся по каменным ступеням.

Фиц взглянул на Уильямс. Он чувствовал, что сделает сейчас какую-нибудь глупость, но остановиться не мог.

— Вы очень хорошенькая, — сказал он.

— Благодарю вас, милорд.

Из-под чепца служанки выбивались темные кудри. Он коснулся их рукой. Он знал, что пожалеет об этом.

— Вы когда-нибудь слышали о droit de seigneur?[4] — Его голос стал хрипловатым.

— Я валлийка, а не француженка, — ответила она, дерзко подняв подбородок, что, он успел заметить, было для нее привычным движением.

Его рука двинулась от волос к шее, а взгляд встретился с ее взглядом. Она смотрела смело и уверенно. Но что это значило — хотела ли она, чтобы он шел дальше? Или готовилась устроить сцену?

Он услышал на подвальной лестнице тяжелые шаги. Это возвращался Пил. Фиц отодвинулся от служанки.

К его удивлению, она хихикнула.

— У вас виноватый вид, — сказала она, — словно у школьника.

В тусклом свете свечей появился Пил. Он нес серебряный поднос, на котором лежало увеличительное стекло с ручкой из слоновой кости.

Стараясь дышать спокойно, Фиц взял лупу и вернулся к осмотру бутылок. Он старался не смотреть на Уильямс, чтобы не встретиться с ней взглядом.

Господи, подумал он, какая необыкновенная девушка.

Этель Уильямс чувствовала необычайный прилив сил. Ее ничто не раздражало, она решала любую проблему, находила выход из любого затруднения. Глядя на себя в зеркало, она видела горящие щеки и сияющие глаза. В воскресенье после церкви отец заметил со своей обычной усмешкой:

— Какая ты веселая! На деньги разжилась?

Она не ходила, а летала по бесконечным коридорам Ти-Гуина. Каждый день она исписывала все новые тетрадные страницы: списки покупок, графики работы прислуги, расписания, когда убирать со стола, когда вновь накрывать, — и подсчеты: сколько наволочек, ваз, салфеток, свечей, ложек…

Она получила возможность, о которой можно было только мечтать. Несмотря на молодость, она выполняла обязанности экономки, и это в канун визита короля! Миссис Джевонс по-прежнему недомогала, и вся ответственность за подготовку Ти-Гуина к приезду короля и королевы лежала на Этель. Она всегда знала, что сможет отличиться, если получит такую возможность. Правда, при жесткой иерархии среди прислуги было трудно доказать, что ты лучше, чем другие. Но раз возможность появилась, Этель была намерена ею воспользоваться. Может, после приема захворавшей миссис Джевонс дадут менее обременительную работу, а Этель сделают экономкой — тогда ее жалованье увеличится вдвое и в помещениях для слуг у нее будет собственная спальня.

Но до этого было далеко. Графа устраивала ее работа, и он не стал вызывать домоправительницу из Лондона, что Этель восприняла как очень высокую оценку. И все-таки мало ли что может случиться, со страхом думала Этель, вполне могла произойти какая-нибудь промашка, ошибка, которая бы все испортила: грязная тарелка, переполненное помойное ведро, дохлая мышь в ванне… И тогда — прощай, место экономки.

В субботу, в тот день, когда должны были приехать король с королевой, Этель обошла с утра гостевые комнаты, проверяя, везде ли горит огонь в камине и хорошо ли взбиты подушки. В каждой комнате было как минимум по одному букету, — цветы принесли на рассвете из оранжереи. На столах — писчая бумага с адресом Ти-Гуин, а также полотенца, мыло и вода для мытья. Старому графу водопровод не нравился, а Фиц успел провести воду не во все комнаты. И туалетов со сливом воды в доме с сотней спален было всего три, так что большинству гостей придется пользоваться ночными вазами. Для устранения запаха здесь разложили саше со смесью сухих цветочных лепестков, приготовленной миссис Джевонс по собственному рецепту.

Августейшую чету ожидали к чаю. Граф должен был встретить их на станции. Разумеется, там