что они распускают руки по малейшему поводу. Ему еще повезло, что в руках у Азова не было ружья, а то получил бы по зубам прикладом.

Он созвал своих и построил в неровную шеренгу. Азов послал его отделение вперед, и они должны были идти в первых рядах.

Сойдя с берега, он принялся вброд переходить реку, и все тридцать пять солдат последовали за ним. Вода была холодная, но погода стояла солнечная и теплая. Григорий шел медленно, его солдаты — тоже, держась за ним и ожидая, что он будет делать.

Река Стоход была широкая и мелкая, и они перешли на другой берег, намокнув лишь по пояс. Григорий удовлетворенно заметил, что их догоняют другие солдаты.

Идя по болоту узкой тропой, отделению Григория приходилось соблюдать общий темп, и Григорий начал волноваться. Он не хотел, чтобы, когда австрийцы откроют огонь, на линии огня сразу оказались его ребята.

Когда прошли с милю, тропа стала уже и пришлось замедлить ход, так как впереди шли уже цепочкой по одному. И тут Григорий понял, что надо делать. Якобы осерчав на заминку, он сошел с тропы в грязную воду. Отделение последовало его примеру. Взвод сомкнулся.

Вода здесь была Григорию по грудь, к ногам липла грязь. Шли они медленно, и, как и ожидал Григорий, остальные их обогнали.

— Эй, вы там! Немедленно вернуться на тропу! — сердито закричал лейтенант Кириллов, увидев, что происходит.

— Слушаюсь, ваша честь! — отозвался Григорий, но повел своих еще дальше, словно пытаясь выйти на более твердую почву.

Лейтенант выругался и больше ничего не сказал.

Григорий осматривал местность впереди в поисках места, где можно было бы укрыться на случай шквального огня.

Гвардейцы так гордятся собой — вот пусть они и дерутся, думал он.

Григорий прислушался к грохоту и треску впереди. Похоже, перестрелка завязалась примерно в миле от них.

Солнце вдруг разогнало облачка, и Григорий увидел летящие в миле впереди немецкие самолеты. Судя по звуку, они расстреливали из пулеметов войска на земле. Должно быть, гвардейцы, вплотную идущие по тропе или шагающие через грязь, представляют собой легкую цель.

После полудня русских погнали назад. Григорий был готов отдать команду отступать — но пока было рано. Не спешить при отступлении было почти так же важно, как не спешить при наступлении.

Он увидел беспорядочно бегущих людей справа и слева — они шлепали через болото назад, к реке. Отступление началось, но еще не вся армия бежала.

Где-то неподалеку он услышал лошадиное ржание. Он огляделся и увидел майора Азова, скачущего через грязь на большом сером коне. С наганом в руке тот кричал на солдат, требуя, чтобы они прекратили бегство. Те нехотя послушались. Тогда Азов убрал пистолет и поскакал к позиции Григория.

— А вы, дурни, чем тут занимаетесь?

Григорий перезарядил винтовку.

— Ваше благородие, там вражеская огневая точка вон в тех деревьях впереди, — наобум указал он. — Лучше бы вам спешиться, они же вас видят…

Азов остался на коне.

— А что вы здесь делаете — прячетесь от них?

— Его благородие лейтенант Кириллов велели нам с ними покончить. Я послал ребят зайти сбоку, а мы их прикрываем.

Но Азов был не дурак.

— Почему же они не отстреливаются? Либо они сбежали, — покачал головой Азов, — либо там вообще никого не было.

— Вот только что в нас палили, ваше благородие.

— Никого там нет, — сказал Азов и крикнул солдатам: — Прекратить огонь!

Все смотрели на майора.

— По моей команде — в атаку! — сказал Азов и вытащил пистолет.

Григорий не знал, что делать. Бой, как он и предвидел, был проигран. И теперь он не хотел понапрасну рисковать жизнью своей и своих ребят. Но за открытое неповиновение офицеру можно было пойти под трибунал.

В этот миг в том самом месте, куда показывал Григорий, делая вид, будто там враги, появились, проламываясь сквозь чащу, несколько человек. Однако это были не австрийцы: это были отступающие русские.

Но Азов не передумал.

— Это трусливые дезертиры! Стреляйте! — вскричал он и выстрелил в приближающегося солдата.

Отделение заволновалось. Офицеры часто грозились расстреливать тех, кто попытается избежать участия в бою, но никогда еще солдатам Григория не приказывали стрелять в своих. Они смотрели на Григория, ожидая указаний.

— Стреляйте! — крикнул Азов, направляя пистолет на Григория. — Убейте предателей!

Григорий принял решение.

— Ладно, ребята! — крикнул он, поднимаясь на ноги. Он повернулся спиной к приближающимся русским солдатам, посмотрел налево, направо — и поднял винтовку. — Вы слышали, что сказал майор! — он качнул винтовкой, словно начиная разворот — и направил ее на Азова.

Если уж стрелять в своих, лучше он убьет не солдата, а офицера.

Долгое мгновение Азов смотрел на него — и Григорий спустил курок.

Первый выстрел попал в коня, и это спасло Григорию жизнь, так как Азов тоже выстрелил. Конь шарахнулся в сторону, и от этого внезапного движения выстрел пуля прошла мимо. Не задумываясь, Григорий передернул затвор и выстрелил снова.

И промахнулся. Григорий выругался. Теперь его жизнь висела на волоске. Как и жизнь майора.

Азов пытался усмирить коня, но не мог. Григорий следил за его движениями через прицел винтовки. Он выстрелил в третий раз и попал Азову в грудь. Увидел, как майор медленно падает с лошади. Когда тяжелое тело с плеском свалилось в грязную лужу, он мрачно подумал, что так тому и быть.

Конь неверной поступью пошел прочь, а потом вдруг по-собачьи сел на землю.

Григорий подошел к Азову. Майор лежал в грязи на спине, глядя вверх, неподвижный, но еще живой, из раны струилась кровь. Григорий огляделся. Отступавшие солдаты были слишком далеко, чтобы ясно видеть происходящее. Своим же он мог доверять: много раз он спасал им жизнь. Он приставил дуло винтовки ко лбу Азова.

— Это за всех хороших солдат, которых ты убил, бешеный пес, — сказал он. Потом поморщился и приподнял верхнюю губу. — И за мой выбитый зуб, — и спустил курок.

Майор обмяк и перестал дышать.

Григорий глянул на солдат.

— В майора попала случайная пуля противника, — сказал он. — Отходим! — и подошел к лошади. Животное попыталось подняться, но Григорий увидел, что у него сломана нога. Он приложил винтовку к лошадиному уху и выпустил последний заряд. Конь завалился на бок и замер.

После окончания Брусиловского наступления, Григорий был переведен в столицу, которая теперь называлась «Петроград», потому что «Санкт-Петербург» звучало слишком по-немецки. По всей видимости, проверенные в бою войска нужны были в столице, чтобы защищать царя, его семью и его министров от гнева толпы. Остатки батальона слили с элитным Первым пулеметным полком, и Григорий поселился в казармах на Большом Сампсониевском проспекте, на Выборгской стороне, в рабочем районе заводов и трущоб. Первый пулеметный полк имел хорошее жилье и питание: защищая ненавистный режим, солдаты не должны были ни в чем нуждаться.

Григорий был счастлив, что возвращается, но перспектива встречи с Катериной вызывала у него