Отец, понимая, что может никогда больше Билли не увидеть, впервые за это время с ним заговорил.

Билли посмотрел на часы. Он заглянул домой попрощаться с мамой. Эти два дня он собирался провести в Лондоне с Этель и ее квартиранткой. Милое личико Милдред с розовыми губками и заячьими зубками запало ему в душу, хотя ее: «Ебеныть, так ты Билли?» — и поразили его. На полу у двери стоял ранец, собранный и готовый к отъезду.

— Мне бы успеть на поезд, — сказал он.

— Поедешь на следующем, — сказал отец. — Сядь, Билли. Прошу тебя.

Билли чувствовал себя неловко, когда отец был в таком настроении. Отец мог метать громы и молнии, говорить презрительно или едко — но все это были проявления силы. Билли не хотел видеть его в минуты слабости.

Дед, как обычно, сидел на своем стуле и слушал.

— Не торопись, Билли, — сказал он. — Дай отцу поговорить с тобой.

— Ну ладно, — сказал Билли и сел за стол.

С кухни пришла мать.

Несколько секунд все молчали. Билли подумал, что может никогда больше не вернуться в этот дом. Теперь, после лагеря, он впервые заметил, что домик у них маленький, а комнаты темные. От угольной пыли и кухонных запахов дышать было тяжело. Но самое главное — после лагеря он вдруг понял, именно из-за того, что в родительском доме его держали в строгости, он слишком многого не знал и не понимал. И все же ему было грустно уезжать. Он расставался не только с местом, но и с жизнью, которую вел. Здесь все было просто. Он верил в Бога, слушался отца, доверял приятелям в шахте. Владельцы шахты были злыми, профсоюз защищал шахтеров, а социализм обещал светлое будущее. Но жизнь не так проста. Возможно, он еще вернется на Веллингтон-роу, но ему никогда уже не стать прежним мальчишкой.

Отец молитвенно сложил руки, закрыл глаза и сказал:

— Господи, помоги рабу твоему быть смиренным и кротким, как Иисус! — Потом, открыв глаза, он спросил: — Билли, зачем ты это сделал? Зачем пошел в армию?

— Потому что мы ведем войну, — сказал Билли. — Хочешь не хочешь — сражаться кому-то надо.

— Но разве ты не понимаешь… — Отец замолчал и примирительно поднял ладони. — Давай начнем с начала. Ты же не веришь тому, что читаешь в газетах, что немцы — злодеи, насилующие монашек, ведь нет?

— Нет, — сказал Билли. — Все, что газеты писали про шахтеров, было ложью, так что и написанное про немцев — вряд ли правда.

— Мне представляется, что это война капиталистов, к рабочему классу не имеющая отношения, — сказал отец. — Но ты можешь со мной не согласиться.

Усилия отца быть терпимым произвели впечатление на Билли. Никогда еще он не слышал от отца: «Ты можешь со мной не согласиться».

— Я знаю о капитализме немного, но, думаю, ты прав. Только все равно Германию нужно остановить. Они думают, что должны править миром!

— Мы — жители Британской империи, — сказал отец. — Под ее властью четыре миллиона человек. Вряд ли кто-нибудь из них имеет право голосовать. Они не могут управлять собственными странами. А спроси обычного британца, почему — и он ответит, что это наша судьба — править низшими народами! — Отец развел руки жестом, означающим: «Неужели ты еще не понял?». — Билли, мальчик мой, это не Германия считает, что должна править миром, а мы!

Билли вздохнул. Со всем этим он был согласен.

— Но на нас напали. Может быть, причины для войны другие, но все равно мы должны драться.

— Сколько уже погибло за эти два года? — сказал отец. — Миллионы! — Его голос сорвался, но не от гнева, а от отчаяния. — И пока молодежь согласна убивать друг друга, говоря «все равно мы должны драться», — это будет продолжаться.

— Я думаю, это будет продолжаться, пока кто-нибудь не победит.

— А мне кажется, — сказала мама, — ты боишься, что люди подумают, будто ты струсил.

— Нет! — сказал он, но она была права. Все его разумные объяснения, зачем он пошел в армию — это было еще не все. Как обычно, мама видела его насквозь. Почти два года он слышал и читал, что если молодые здоровые ребята вроде него не идут воевать — значит, они трусы. Об этом писали во всех газетах, говорили в магазинах и пабах, в Кардиффе девчонки вручали белое перо всем парням не в военной униформе, а набирающие пополнение сержанты отпускали язвительные шуточки вслед таким, как Билли. Билли знал, что это пропаганда, но все равно она действовала. Трудно было смириться с мыслью, что люди могут счесть его трусом.

Он придумывал объяснения — тем девчонкам с белыми перьями, — что добывать уголь намного опасней, чем воевать. Если солдат не на передовой, вероятность погибнуть у него намного меньше, чем у шахтера. А уголь Британии необходим. Половина кораблей ходит на угле. Правительство практически заявило, что шахтерам в армию идти не следует. Но все это было неважно. Как только он надел колючую зеленую рубашку и брюки, новые башмаки и каску, ему стало легче.

— Говорят, в конце месяца будет большое наступление, — сказал отец. Билли кивнул.

— Офицеры словно воды в рот набрали, но все остальные только об этом и говорят. Я думаю, потому они и торопятся завербовать побольше людей.

— В газетах пишут, что это может оказаться переломная битва — начало конца.

— Как бы там ни оказалось, мы можем на это надеяться.

— Патронов у вас сейчас должно быть достаточно, благодаря Ллойд Джорджу.

— Да уж.

В прошлом году боеприпасов не хватало. В результате шумихи, устроенной газетами вокруг скандала с производством снарядов, премьер-министр Асквит едва не был отправлен в отставку. Он сформировал коалиционное правительство, создал пост военного министра и отдал его самому популярному в кабинете министров человеку, Дэвиду Ллойд Джорджу. С тех пор производство стремительно возросло.

— Постарайся быть поосторожнее, — сказал отец.

— Не геройствуй там, — сказала мама. — Предоставь это тем, кто войну начал, — аристократам, консерваторам, офицерам. Делай что приказано — и не больше.

— Война есть война, — сказал дед. — Безопасного способа воевать не существует.

Билли понял, что наступило время прощаться. Он почувствовал желание заплакать и сердито подавил его.

— Ну что… — сказал он, вставая.

Дед пожал ему руку. Мама поцеловала. Отец крепко сжал его ладонь, а потом, не сдержавшись, обнял. Билли не мог вспомнить, когда отец последний раз его обнимал.

— Спаси и сохрани тебя Господь, Билли, — сказал отец. В глазах у него стояли слезы.

Билли едва удавалось держать себя в руках.

— Ну что, пока, — сказал он. Поднял свой ранец. И услышал, как мама всхлипнула.

Не оглядываясь, он вышел, закрыл за собой дверь и глубоко вздохнул, взяв себя в руки. И пошел по круто спускающейся улочке вниз, к станции.

Река Сомма, изгибаясь, текла с востока на запад, стремясь к морю. Линия фронта, направленная с севера на юг, проходила по реке неподалеку от Амьена. К югу от него французские войска удерживали фронт союзников до самой Швейцарии. К северу в основном стояли английские и объединенные войска.

Отсюда на двадцать миль на северо-запад простиралась цепь холмов. Склоны холмов в этом районе были изрыты немецкими траншеями. Из одной такой траншеи Вальтер фон Ульрих рассматривал позиции англичан в мощный цейсовский бинокль.

День был солнечный, начиналось лето, и слышалось пение птиц. В ближайшем саду, до сих пор избегавшем бомбардировок, вызывающе цвели яблоневые деревья. Люди — единственные животные, миллионами уничтожающие себе подобных, — превратили окружающую местность в пустошь, где не было ничего, кроме воронок от снарядов и заграждений из колючей проволоки. Возможно, человеческая раса полностью себя истребит, и этот мир останется в распоряжении птиц и деревьев, подумал Вальтер. В