— Никаких не будет бесед, — с решимостью сказал фон Штраубе, — покуда не удостоверюсь, что Бурмасов жив. Не хотите моих условий – можете и меня отправлять в свою печку. Так где же он?

— Не слишком далеко отсюда, — нехотя отозвался крючконосый. — Еще второго дня пришел в себя, теперь связанный лежит. Я уже приказал доставить его сюда, чтобы вы могли удостовериться. Ну, можем приступать к беседе?

— Я его должен увидеть, — сказал барон, — прежде не услышите от меня ничего.

Незнакомец спросил:

— Моего честного слова, я так понимаю, вам недостаточно?

Фон Штраубе только усмехнулся в ответ.

— Ладно, — ничуть не оскорбился крючконосый. — Скоро сможете его лицезреть. До той поры молчите себе сколь угодно; однако ваше молчание никак не помешает говорить мне и слуха, полагаю, вам не поубавит. Все равно не обойтись без моей преамбулы; не станем же попусту терять время. Итак… Да, действительно мы намеревались вас убить. Если вас интересуют причины – скажу… Мне перед вами таиться нечего. Коли под конец беседы не склонитесь на мою сторону, то все равно отправитесь в уже упомянутую печь вместе со всеми услышанными секретами и, кстати, вместе с другом вашим, князем… Так вот, о причинах… В стране, как вы уже сами знаете, плетется заговор против царствующей особы… Знаете вы также, что престолонаследник – скажем так, не душа, но знамя этого заговора. Однако взойти на престол он готов, но, будучи весьма набожным, смерти отца не желает. Простите, что пересказываю уже известное вам… И вдруг выясняется, что в Мальтийском ордене есть некий ясновидящий, который эту смерть уже узрел в своих наитиях, может поведать о том кронпринцу и тем испортить все дело. А он вполне может, ибо сразу после встречи с императором, уже в карете по дороге домой, вслух высказал о скорой печальной кончине государя…

«Но от кого вы узнали, что было в карете?» – хотел было спросить фон Штраубе, однако вспомнил о своем зароке держать рот на замке, пока не увидит живым и здоровым Бурмасова, и заставил себя промолчать.

— Сразу вслед за тем, — продолжало «сиятельство», — как вы помните, на вашу персону начались покушения. Правда, о той ловушке, в кою вместо вас попал Спирин, я ничего сказать не могу, сие тайна и для меня тоже. Как, впрочем, и в случае с дровами, и с исподним. Но вот нападение офицеров на экипаж – это уж точно дело рук заговорщиков. После неудачной попытки они обратились за подмогой ко мне, поскольку многие из них состоят в нашей ложе. Я никак не мог отказать своим братьям в помощи… Ах, право, было бы лучше, если бы вы не ребячились, а перебили меня, коли известное вам рассказываю… Ну да ладно, с преамбулой я уже закончил, теперь можно и приступать к главному. Не будь этого, нам бы разговор не понадобился – давно уже стали бы золой в печи… Так вот, после того как господин Мюллер своевременно поставил меня в известность о вашем разговоре с князем Бурмасовым, мои планы касательно вас решительнейшим образом переменились. О, я сразу понял, кто вы в действительности! Вы – надежда наша, вы наш брат!

— Брат, которого держат в гробу и пугают печью, — все же съязвил фон Штраубе. Он не забыл о своем зароке до встречи с Бурмасовым не вступать ни в какой разговор, но перечить он уж никак не зарекался.

Незнакомец сделал вид, что не услышал этих слов.

— Да, наш брат! — повторил он. — Ибо все мы – дети одной и той же Вдовы!

Фон Штраубе опять язвительно вставил:

— Вот уж никак не ожидал, что у меня вдруг столько самозваных братьев появится! Наподобие Мюллера, Жлухтова, да и вас тоже.

На сей раз крючконосый не стал делать вида, что глухой, и воскликнул:

— Тем не менее все мы братья! Не по кровному, конечно, происхождению, а по Великой Тайне, связующей нас! По Тайне Священного Грааля, сохраненной для нас тамплиерами!.. Ведь это дело лишь случая – что отпрыск деспозинов очутился на Мальте; но мы, также наследники тамплиеров, только северная ветвь, — мы так же верны этой Тайне!

— Допустим; но я-то вам зачем? — спросил фон Штраубе, поскольку вопрос ни к чему не обязывал его.

Глаза у «сиятельства» теперь горели, как у безумца, каковым он, возможно, и являлся.

— О! — снова воскликнул он. — Мы, северная ветвь, именуемая вольными каменщиками, мы пока что несчастные дети Вдовы, дети, все слабее ощущающие свое родство с нею. Но окажись подлинный деспозин среди нас – и мы из пустой чаши Грааля превращаемся в чашу наполненную!.. Престолонаследник с некоторых пор с нами, но, почувствовав пустоту в самой нашей сердцевине, он может легко отойти от братства. Но если среди нас появится деспозин, тот, кто обладает даром предвидения… одному Господу известно, на сколько веков вперед… Если с нами тот, кто несет в жилах самую священную для всякого христианина кровь… тогда все будет иначе. В этом случае после того, как заговор достигнет своей цели (а он ее достигнет – вы сами сие предвидите!), наихристианнейший Александр станет видеть в нас главную опору и себе, и потомкам своим! Не будет здесь более могущественной силы, чем наше братство! Вы же – о, вы будете превознесены так, что станете в том подобны своему далекому предку царю Давиду, своим предкам Меровингам. Здесь, в далекой России, вы воссоздадите новую Септиманию!

— Царствие земное взамен Царствия Небесного – вы, я так понимаю, именно это предлагаете мне? — спросил фон Штраубе. — Надеюсь, вы помните, кто еще подобное предлагал? Князь Тьмы! И что ему было отвечено?

— «Изыди, сатана», — непроизвольно ответил крючконосый, и правда похожий на демона. — Но нет, не царить я вам предлагаю, а быть кровью, сердцем всего нашего братства, пожираемого без вас червоточием пустоты.

Фон Штраубе спросил:

— А царить в этой благословенной Септимании станет кто-то наподобие вас? — И он почему-то вспомнил увиденную в недавнем своем наитии далекую, из будущих веков, звезду, повисшую над разоренной страною.

Однако «сиятельство» опять перестало его слышать и, горя в своем уже очевидном безумии, продолжало:

— Идите к нам, идите, барон! Ваш Орден влачит жалкое существование, его былая слава осталась во временах крестовых походов и, поверьте, не возродится уже никогда. Будущее за нами! Наши сторонники исчисляются десятками тысяч, наше око везде! С нами сильные мира сего! Умоляю, станьте же нашим новоявленным Мессией!..

Между тем фон Штраубе еще раз попытался шевельнуть непослушными руками. Теперь они, кажется, подчинялись ему. И к ногам уже опять приходила кровь. Пожалуй, сейчас у него достало бы сил вылезть из гроба и даже, покуда они одни, управиться с крючконосым безумцем.

Однако…

— Однако я до сих пор не вижу Бурмасова, — сказал он. — Вы говорили, что прячете его где-то недалеко…

Крючконосый прислушался и сказал:

— Да вон и подъехали. Думаю, это как раз вашего друга и подвезли. Но имейте в виду, барон, дальнейшая судьба, самая жизнь вас обоих всецело зависит от того ответа, которого я жду от вас.

Действительно, в глубине темноты уже скрипнула дверь, с той стороны послышались шаги и чей-то стон – неужели Бурмасова?..

— Стало быть, иначе – печь? — спросил фон Штраубе, разминая руку для хорошего удара.

— Увы! — ответил крючконосый. — В этом случае вы просто не оставите мне другого выхода. Сначала сгорит ваш Бурмасов, а следом вы. И золы никто не найдет. — Он обернулся в сторону шагов, доносившихся из темноты: – Мюллер, это вы наконец?..

В ответ, однако, послышался голос Никиты, вполне живой и бодрый:

— Тут он, тут, ваш Мюллер. И второй тоже с ним. Беспокоиться не извольте, граф. А темнотища, скажу, у вас – право же, как в натуральном аиде…

Чиркнуло огниво, зажегся фонарь, и в его свете фон Штраубе увидел картину, которой увидеть никак не ожидал. Хорошо связанные, согбенно стояли оба беса, Мюллер и Жлухтов; рты у обоих были заткнуты