«Германия самоликвидируется?» — что за абсурдные страхи, подумают многие, глядя на эту солидную страну с её 80-миллионным населением, расположенную в центре Европы: на её города, промышленность, автомобили, торговлю и преобразования, на её образ жизни. Но страна представляет собой то, что в совокупности представляют собой её жители с их духовными и культурными традициями. Без людей она была бы лишь географическим обозначением. Однако немцы постепенно отходят на задний план. Ведь тот нетто-коэффициент воспроизводства населения 0,7 или меньше, какой мы имеем вот уже 40 лет, означает, что поколение внуков по численности вдвое меньше поколения дедов. Число рождений в Германии постоянно падало начиная с первой половины 1960-х гг. — от более чем 1,3 млн рождений в год до 650 тыс. в 2009 г. Если так пойдёт и дальше — а почему что-то должно измениться в этой тенденции, которая держится уже больше четырёх десятилетий, — то через три поколения, то есть через 90 лет, число рождений в Германии окажется в пределах от 200 до 250 тыс. И лишь половина из них — это самое большее — будут потомками населения, жившего в Германии в 1965 г.

Тем самым немцы как бы самоликвидируются. Пусть кое-кто расценивает такую участь как справедливое возмездие народу, породившему эсэсовцев, — только этим и можно объяснить временами проскальзывающую затаённую радость по поводу сокращения немецкого населения. Другие находят утешение в том, что и маленький народ может жить и выживать, и кивают на Данию с её 5 млн населения. Мол, в будущем и Германия станет такой же Данией, только на чуть большей территории. Разве это так уж плохо? И чем это плохо? Может, оно бы и ничего, если бы не было качественных демографических сдвигов помимо чистого нетто-коэффициента воспроизводства населения, равно как и миграции бедности, а также наплыва населения из-за границы.

В последние 45 лет мы не вели разумного обсуждения демографического развития в Германии. Кто не плыл по течению вместе с увещевателями и успокоителями, да к тому же ещё и показывал свою озабоченность, тот очень скоро с огорчением обнаруживал, что оказался в полном одиночестве, а нередко ещё и загнан в националистический угол. Помимо этого, общественный дискурс в Германии находится в примечательном противоречии: с одной стороны, на публичной дискуссии лежит отпечаток желания развлечься и получить удовольствие от скандала, с другой стороны, над ней всё больше властвуют эвфемизмы политической абстрактности:

• о последствиях падения рождаемости целые десятилетия нельзя было даже заикаться, чтобы не попасть под подозрение в националистической идеологии. В последнее время это изменилось, поскольку поколение «1968-го» стало бояться за свою пенсию. Но теперь уже слишком поздно, с этим опоздали на 40 лет;

• социальное бремя неуправляемой миграции всегда было табуировано, и запрещалось говорить о том, что люди неравны, а именно: есть умственно более и менее способные, более ленивые и более трудолюбивые, морально более или менее устойчивые, — и что этого не изменишь ни равенством образования, ни равенством шансов;

• поскольку это основное положение вещей никоим образом не признавалось, у всякой дискуссии о многочисленных ошибках в управлении социальным государством заведомо выбивалась почва из-под ног. Табу налагалось на следующие утверждения:

— хотя 90 % школьников одного выпуска можно довести до аттестата зрелости, среди них, однако, не наберётся и 10 % тех, кто способен изучать математику, — мы как народ теряем в среднеарифметическом интеллекте по причине того, что более интеллектуальные женщины рожают на свет меньше детей, а то и вовсе не рожают, — каждый сам в ответе за своё поведение, а вовсе не общество.

«Кто не учится, тот остаётся невеждой. Кто слишком много ест, тот толстеет». Произносить подобные истины считается не только неполиткорректным, но недоброжелательным и вообще аморальным, а уж если ты хочешь быть избранным на политическую должность, то произносить такое — как минимум неумно. Тенденция политкорректного дискурса доходит до того, что люди якобы вообще избавлены от ответственности за своё поведение, всё списывается на обстоятельства, из-за которых они оттеснены на обочину, а то и вовсе оказались ни на что не пригодны:

• если школьник отстаёт на занятиях, причину надо искать в отсутствии образовательных традиций в родительском доме;

• если дети из семей со скромным достатком на удивление часто страдают избыточным весом из-за недостатка движения, то причина не в халатности родителей, а в социальной нужде семьи;

• если дети из неполных семей доставляют в педагогическом смысле трудности, то за это в ответе общество, которое оказывает недостаточную поддержку родителям-одиночкам. При этом надо бы всё-таки поинтересоваться, какие общественные обстоятельства и индивидуальные установки приводят к тому, что у нас так много родителей - одиночек, и что можно с этим сделать;

• если турецкие мигранты и в третьем поколении всё ещё не говорят по-немецки как следует, то виновата враждебность среды, препятствующая интеграции. Но почему, спрашивается, эти трудности не наблюдаются почти у всех прочих групп мигрантов?

Из социологически верной, но банальной формулы, что в обществе всё взаимосвязано, развилась тенденция всё валить на общественные отношения и тем самым освобождать отдельного человека в широком смысле от ответственности за себя и свою жизнь. Словно мучнистая роса, политкорректность обложила вопросы структуры и управления общества и осложнила как анализ, так и терапию.

Какую бурю негодования я, будучи берлинским сенатором по вопросам финансов, вызвал детальным доказательством того, что на сумму, выделяемую на еду и напитки в государственном основном обеспечении, можно питаться очень даже здорово и разнообразно. Но тогда избыточный вес вследствие неправильного питания нельзя отнести на объективные жизненные обстоятельства, в которых человек бессилен что-либо изменить; избыточный вес является результатом индивидуальной формы поведения, за которую каждый человек несёт ответственность. Однако об этом не хотят слышать ни те, кого это касается напрямую, ни политкорректные деятели. То, что многие из тех, кого это касается, возмущаются в откликах по электронной почте и читательских письмах, я ещё могу понять, но куда меньше я понимаю, почему на меня обрушиваются так называемые добрые люди, когда в одном интервью я вскользь заметил, что свитер мог бы помочь сэкономить расходы на электроэнергию, поскольку тогда не пришлось бы так сильно отапливать комнату.

В управление политическим, экономическим и общественным развитием следует привносить то, чего хочешь достигнуть, а также реалистическую оценку фактических взаимосвязей. Всякий, кто задумывается об обществе или хочет участвовать в его формировании, действует, скрыто или явно, исходя из нормативного контекста. Если при этом он пренебрегает природой человека и фактическими социологическими и психологическими взаимосвязями либо оценивает их неверно, то он живёт и действует карикатурно. Социальные инженеры, поступающие таким образом, приносят больше вреда, чем пользы. К несчастью, они есть, и многие из них вредят обществу, омрачая перспективы нашего будущего. Так, слишком долго оставалось незамеченным, что старение и сокращение немецкого населения происходят с качественными изменениями в его составе. Помимо чистой убыли населения, будущему Германии грозит прежде всего непрерывный рост числа менее стабильных, менее интеллигентных и менее дельных людей. О том, что это так, почему это так и что можно с этим поделать, и пойдёт речь в этой книге.

В своих выводах я опираюсь на эмпирические данные, но аргументирую прямо и без околичностей. Для меня важны, в первую очередь, ясность и точность, поэтому рисунок повествования довольно прямолинейный, чёткий, а не размытый и нерешительный. Я отказался от того, чтобы завешивать словесными гирляндами те обстоятельства, которые с виду кажутся щекотливыми, и старался быть конструктивным — а итоги довольно удручающие.

Германия с экономической точки зрения находится в поздней фазе «золотого века», который начался в 1950-е гг. и медленно подходит к концу. Реальные доходы трудящихся не растут вот уже 20 лет, падать они начнут самое позднее через 10 лет, и это будет устойчивым трендом вследствие демографических сдвигов. Такие прогнозы, казалось бы, не подходят ни к нынешним экспортным успехам немецкой экономики, ни к блестящим инициативам в немецких университетах, ни ко множеству хороших новостей, которые радуют нас каждый день. Однако, что пользы, если мы подъедаем основы будущего подъёма благосостояния, а ведь мы делаем именно это, количественно и качественно:

• количественно — поскольку вот уже 45 лет каждое новое поколение приблизительно на треть меньше, чем предыдущее, в то время как ожидаемая продолжительность жизни растёт;