Не забегая вперед дискуссии о бедности, которой будет посвящена глава 4, я хотел бы в этом месте заострить внимание на том, что наблюдаемые поведенческие дефициты нижнего слоя хотя и находятся в тесной связи с материальным статусом этого слоя, но причинно не могут объясняться им. Даже семья, которая долгое время живёт на пособие по безработице II, в состоянии проследить за тем, чтобы дети регулярно чистили зубы и не смотрели телевизор бесконтрольно, чтобы пища готовилась регулярно и питание было здоровым и сбалансированным, чтобы дети играли в парке или на детской площадке и достаточно двигались. Книги можно брать в библиотеке и регулярно читать детям вслух. Итак, нет никаких материальных причин, которые мешали бы получателям пособия по безработице достичь показателей верхнего социального слоя по исследуемым признакам.

Во все времена существовало расслоение общества. Но уровень развития современного промышленного общества и ликвидация наследственных классовых привилегий, растущее число рабочих мест, обязательное школьное образование и облегчившийся доступ в учреждения высшего образования принесли с собой большие возможности для карьерного продвижения и смешение некогда стабильной принадлежности к слоям и классам.

В то время как толковые шли в гору, покидая нижний слой или низы среднего слоя, «вниз» опускались и опускаются в ориентированном на труд производительном обществе прежде всего те, кто был менее смышлён, менее стабилен или попросту немного туповат и ленив.

То, как это действует даже в пределах отдельного квартала города, подробно описал социолог Франц Вальтер^{67}. Особенно драматичным это развитие было для классической рабочей партии СДПГ[12]. Описанное интеллектуальное разжижение нижнего слоя сказывается на рабочей партии СДПГ в соответствии с тенденцией, поскольку потенциал мобилизованности падает и неформальные лидеры становятся редкостью. Это отражается в плохих результатах выборов. О пакете реформ шрёдеровского правительства, который в 2004–2005 гг. под ключевым словом «Agenda 2010», или «Hartz IV», привёл во взвинченное состояние всю Германию, можно думать всё, что угодно. Решающим было, как пишет Вальтер, то, что во многих частях нижнего слоя девиз «Требовательная поддержка» был воспринят не как шанс, а как угроза и посягательство на заработанное имущество.

Сам по себе пакет реформ был правильным, но с ним СДПГ ускорила процесс отчуждения этой части их постоянных избирателей. Теперь они, если вообще идут на выборы, голосуют за Левую партию. Достигшая более высокого положения часть прежнего электората и их потомство выбирают теперь Зелёных[13]. Те, кто причисляет себя к прогрессивным, кто хочет сделать мир лучше, но проблему собственной карьеры уже решил, тем партия социал-демократов явно ничего больше не может предложить. Положения их программы мечутся где-то между Левой партией и социальными ответвлениями ХДС[14], и доля тех, кто считает СДПГ ещё необходимой, драматически падает.

При этом в крупных блоках партийного ландшафта изменений не так уж много: СДПГ, Левая партия и Зелёные имели по опросам на конец июля 2009 г. 47 % избирателей. Общая доля избирателей ХДС и Радикально-демократической партии составила 50 %. Это соответствует слегка преобладающему гражданскому большинству в Германии со времени основания ФРГ, и это вновь и вновь давало СДПГ шанс править на федеральном уровне. Но с Левой партией, которая прежде всего представляет несокрушимых идеологов и неудачников, вечно оттеснённых на обочину жизни, немыслимо обсуждать структурное политическое предложение — в особенности такое, в котором содержится рецепт борьбы против закрепления нижнего слоя, избегающего работы и всё в большей степени исключающего себя из экономического круговорота.

Ментальный срез нижнего слоя, социологически выведенный Францем Вальтером, совпадает с актуальными результатами опросов: в отчётах Института демоскопии Алленсбах 33 % населения причисляют себя к верхнему слою и верхней прослойке среднего слоя, 55 % — к среднему слою и 8 % — к нижнему слою^{68}. Из тех, кто принадлежит к нижнему слою, лишь 18 % верят, что карьера в Германии возможна независимо от социального слоя, в среднем слое в это верят 43 %, в верхнем — 46 %^{69}. Вместе с тем 43 % нижнего слоя придерживаются мнения, что ответственность за граждан должно нести в основном государство, а 57 % заявили, что они мало задумываются о том, как развивается общество и как оно должно развиваться, тогда как в среднем слое таких 23 %, а в верхнем слое — 38 %^{70}. Представители всех слоёв населения — от 95 до 99 % — считают, что шансы на успех и на будущее сильно или очень сильно зависят от уровня образования. Но лишь 33 % представителей нижнего слоя считают важным, чтобы их ребёнок читал или занимался спортом, в верхнем слое соответствующая доля составляет от 58 до 65 %. Экстремальные различия наблюдаются также в медийном поведении: в нижнем слое перед телевизором или за компьютером проводят время 55 % подростков 14–17 лет ежедневно по три часа и более, в более высоком слое — 32 %. В нижнем слое 35 % родителей и дедушек с бабушками 3—5-летних детей говорят, что телевизор и компьютер помогают им занять детей, а в более высоком слое таких 13 %^{71}.

Цифры заставляют задуматься: свыше 90 % родителей из всех слоёв придерживаются взгляда, что образование важно для карьеры, однако нижний слой показывает себя особенно пессимистичным в отношении карьеры и, когда дело касается образования их потомства, ведёт себя пассивно там, где мог бы и повлиять на детей. Итак, общие сетования нижнего слоя на своё положение сопровождаются поразительным отсутствием интереса к общественным вопросам в целом, удобной установкой и необременительными обязательствами в воспитании детей. Это соответствует фатализму их положения: «Лишь 14 % ожидают, что в ближайшие 10 лет дела их пойдут лучше. Перспективы собственных детей также видятся им в мрачном свете. Хотя 73 % родителей из нижних социальных слоёв хотели бы, чтобы их детям жилось со временем лучше, чем им самим, однако лишь 30 % уверены в том, что это действительно сбудется»^{72}.

Относительно небольшая доля детей рабочих и представителей нижнего слоя среди абитуриентов и студентов вузов в Германии часто оценивается — этой точки зрения придерживается и ОЭСР — как признак недостаточной проницаемости немецкой системы образования. Но можно прийти и к другим заключениям: с начала XIX в. и до сравнительно недавнего времени — за несколько десятилетий до сегодняшнего дня — немецкая система образования была ведущей в мире и предлагала, по крайней мере самым одарённым из нижнего и среднего слоёв высокие шансы для карьеры. Но, кажется, это не подходит идеологическому мейнстриму. Когда Герхард Эртль, немецкий лауреат Нобелевской премии по химии за 2007 г., 14 октября 2007 г. в передаче Анны Виль[15] с теплотой рассказывал о занятиях в