восхождениях в Канаде. Надо сказать, его спокойный ответ меня удивил:

— Меня такие приключения не вдохновляют, Арон. Я никогда не стал бы ходить в горах так, как ходишь ты. Но я думаю, это подходящий для тебя стиль, ровно настолько, насколько это тебе нравится.

— Да, верно. Я живу так, как мечтал.

Марк сказал, что одиночные зимние соло-восхождения никогда его не привлекали. Но казалось, он согласен с тем, что я делал их по правильным причинам — не для того, чтобы хвастаться, не для того, чтобы произвести впечатление на других, а просто потому, что это мне нравится. Это была тонкая проверка того знания, которое я открыл для себя некоторое время назад, и я был рад, что Марк меня понимает.

Как только Чедвик тоже вышел на каменистую вершину, мы сфотографировались и начали спуск. Марк повел нас по уплотненному ветрами гребню, этот путь был безопасен, но неприятен для лыжного спуска из-за тонкого жесткого снега. После того как я поскользнулся и упал, пытаясь обойти торчащий корень, я крикнул Марку:

— Эй! Это отстой! Свалю-ка я на свежак!

Я взял в «Ют маунтинир» в прокат лыжи специально для целины, и у меня прямо-таки зудело попробовать их в заваленном свежим снегом цирке. Это было ровно через год после того, как я «отстегнул пятку» — начал осваивать телемарк. Чедвик был первым, кто показал мне несколько базовых движений этой техники, и мне хотелось похвастать ему, насколько я усвоил его науку. Я съехал с гребня и покатился траверсом по сорокаградусному склону верхней части цирка, увязая в снегу все больше и больше.

Марк остановился на гребне чуть ниже меня. Чедвик был рядом со мной, траверсируя склон параллельно и чуть выше моих следов. Никто из нас не стал копать яму, чтобы проверить состояние снега и оценить вероятность схода лавины, но я чувствовал себя на снегу уверенно, потому что провел в восхождениях и лыжных походах всю зиму. Успешно поднявшись на столько четырнадцатитысячников, избежав стольких опасностей, о лавинах я не очень думал. Мы разбрелись в стороны, чтобы не перегружать склон. Я выбрал самое пологое место и приготовился стартовать. Внизу виднелся лесистый островок — штук двадцать сосен, и, если сверху склон имел крутизну в сорок градусов, к этому островку она уменьшалась градусов до тридцати.

— Я хочу здесь скатиться. Ты поедешь? — спросил я Чедвика, который был недалеко, и мы могли разговаривать не повышая голоса; Марк стоял на гребне метрах в ста от нас.

— Не знаю… А как ты потом вернешься в хижину?

— Я не буду спускаться ниже тех деревьев. Остановлюсь там, а потом траверсирую налево к хижине.

Марк крикнул, что он пойдет по гребню и не будет спускаться в цирк.

— Отлично! — крикнул я. — Смотри, как я съеду!

Я немного нервничал, но не потратил и минуты, чтобы определить, велика ли лавинная опасность и можно ли спускаться на лыжах по такому глубокому снегу. Однако буквально через пару секунд после того, как я выписал три дуги, замечательное ощущение того, что я качусь по пушистому снежному валу, вытеснило страх. Я ускорился и уменьшил радиус поворотов, я делал более короткие дуги на более пологом склоне и радостно закричал, когда верхние деревья проехали справа от меня. Ниже деревьев уходило еще 450 метров склона, и они прямо-таки соблазняли меня продолжить катиться, и только мои уставшие ноги заставили меня остановиться. Я повернулся и закричал Чедвику, находящемуся от меня в ста метрах по вертикали:

— Я-ху-у-у-у-у!!!! Это замечательно! Снег превосходный! Давай спускайся!

Чедвик начал спускаться вдоль моих следов, пошатываясь в рыхлом снегу. Он два раза упал в крутой части склона, недалеко от верха. Марк смотрел с гребня. Я достал фотоаппарат и сделал несколько снимков, пока Чедвик, выйдя на пологую часть склона, покатился к моим следам. Тяжело дыша, Чедвик сделал последние дуги и остановился около меня:

— Вау! Это было тяжело. Я едва мог повернуть в таком глубоком снегу.

— Да, но было замечательно, ага? Ты выглядел отлично на последнем участке. Я сделал пару твоих фотографий. Ты только посмотри, как наши следы соскальзывают вниз. Похоже на хели-ски.[57] — И я крикнул наверх Марку: — Давай! Это здорово!

Мы с Чедвиком стояли у края деревьев и смотрели, как Марк, подскакивая на лыжах, вкатывает в цирк ниже наших следов и начинает траверсировать склон. Он втискивал лыжи в склон, пытаясь вызвать скольжение имитацией давления собственного веса во время поворота. Как будто бы состояние снега устраивало его. Марк сделал три поворота в верхней части, упал, упал опять, остановился и начал съезжать, сидя на лыжах. Он пропахал в снегу еще десять метров среди деревьев и замер, улыбаясь, хотя выглядел уставшим. Вдруг оттуда, где он остановился, раздался звук — бу-у-ум-м — с таким звуком обычно схлопываются полости. Услышав этот звук, мы прыгнули в стороны, поскольку он означал, что пласты снега поехали относительно друг друга и сейчас может сойти лавина. Но снег вокруг нас остался недвижим, и Чедвик пошутил:

— Ты слышал? Это Маркова жопа так бумкнула.

— Ха! Эй, Чедвик! Встань-ка на коленки, я сфотографирую тебя в снегу.

Вдруг откуда-то сверху донесся звук, похожий на рокот дизельного двигателя, или это могло быть далекое гудение реактивного самолета.

Я поймал Чедвика в видоискатель и нажал на спуск. И тут увидел, как вокруг его головы взвихрилось легкое облачко, будто ком морской пены. В тот самый момент, когда рокот дошел до моего сознания, когда я понял, что рокот и облачко взаимосвязаны, меня тяжело пихнуло из-за правого плеча, сбило с ног и поволокло под гору на левом боку. В глазах потемнело — я резко ускорился, от нуля чуть ли не до пятидесяти километров в час, как будто бы меня ударил грузовик.

Я открыл глаза в густом белом супе и тут же понял, что еду вниз головой вперед, закопанный в снегу, но прошло еще несколько секунд, прежде чем я осознал, что попал в лавину. Я открыл рот, и тут же удушливая снежная каша забила мне глотку. Выплюнув снег, я дождался, пока не откроется кусочек неба, затем глубоко вдохнул и задержал дыхание. Я боролся со снежным потоком, пытаясь перевернуться головой вверх, но волочащиеся надо мной лыжи держали ноги как кандалами. Расслабившись, чтобы сохранить запас кислорода до следующего голубого окошка, я молча размышлял: когда же вся моя жизнь начнет проноситься у меня перед глазами? К счастью, этого не случилось. Моя следующая мысль была: «Так вот на что это похоже — попасть в лавину». Я ждал, что сейчас меня кувырнет, и все — приехали, конечная, но меня продолжало тащить на левом боку. Долго тянулись секунды, мне снова захотелось подышать, а голубое окошко так больше и не открывалось. Я судорожно вдохнул, и мой рот забило снегом.

Затем я почувствовал, что скорость падает, лавина замедляется. Я рванул руки, вытаскивая их из снега, но к кистям темляками были прикреплены лыжные палки, и достать удалось только правую руку. Она свободно вынулась из перчатки, тогда как предплечье и локоть, да и все остальное тело были утрамбованы в жестком снегу. Затормозив, я вздернул голову и толкнулся бедрами вперед, выгнув спину, как скорпион. Передо мной открывался вид вниз по склону, глаза были на уровне с перемолотым снегом. «Я жив!» — пронзила меня мысль.

Плотный лавинный снег забивал мне глотку, не давая дышать, телу не хватало кислорода. Сплюнув снег и гипервентилируя, через каждый тяжелый вдох-выдох я принялся кричать: «Я в порядке! Я в порядке!» — и эти крики изрядно меня утомили. Лавинный снег плотно запаковал меня в жесткий холодный ящик, сдавив ребра и не давая пошевелиться. Я мог двигать только головой и правой рукой. Отбросив снежные комья от лица насколько смог, я посмотрел налево и увидел хижину, а направо — склон горы. Вокруг валялись вынесенные лавиной комья снега и льда, но я не увидел никаких следов товарищей.

— Чедвик! Марк!

Где-то надо мной Чедвик завопил в ответ:

— Арон! Марк!

Я вытянул шею налево, так далеко, как смог, и поймал краем глаза Чедвика метрах в тридцати выше.

— Я в порядке! А ты как? Где Марк?

— Не знаю. — В мрачном голосе Чедвика отчетливо слышалась паника.

— Ты можешь двигаться?