— Я тоже сначала подумал так, — ответил Кребс. — Это было бы вполне закономерно, в политике хороши любые средства. Но одно обстоятельство смешало мне карты. Если о двух предыдущих происшествиях я информирован через других лиц, то третьему оказался свидетелем лично. Да, да, настоящим очевидцем с начала и до конца. — Он осушил одним махом рюмку и, вытерев губы ладонью, сказал: — Позавчера. В театре-варьете «Голубые грезы». Излишне напоминать — всю полицию после этих событий поставили на ноги, шпиков, филеров, осведомителей, тайных и явных. Даже вызвали несколько воинских подразделений. Инспекторов разослали в наиболее оживленные места, где обычно коротают досуг сливки общества и богатеи. Я очутился в варьете. Был в штатском, сидел в ложе осветителей, справа от сцены. Представление шло как обычно — все было нормально. Наигрывал джаз. На сцене три десятка девчонок исполняли бойкий, но вполне пристойный танец. Я уже сейчас не помню его названия. Опять погас свет. Правда, это никого не встревожило и не насторожило — так и должно было следовать по ходу действия, — в эту паузу соплячки впотьмах сбрасывают юбчонки и лифчики и остаются нагишом. Вспыхнул свет.

Я смотрел па сцену — ты знаешь, я не одобряю подобных зрелищ, здесь наблюдал по долгу службы. Боже мой, что там было. Музыка гремела, а девахи не плясали. Да, мой милый. Они подошли голенькие к самой рампе и захлебывались от смеха. Гоготали во всю глотку, буквально ломались пополам, хватались за животики и тыкали пальчиками в зал. Я взглянул туда, обомлел и тоже захохотал, хотя, поверь, уж мне-то было не до смеха. Все смахивало на то, что зрители и актеры поменялись ролями. Первые два ряда — самые дорогие места — были сплошь заполнены голыми людьми. Они дергались, визжали, лезли под кресла, пытались чем возможно прикрыться. Это, я тебе скажу, была небывалая картина.

— Но почему же именно этот случай, как вы говорили, смешал ваши карты и отвел обвинение от оппозиции? — спросил Фрэнк. — Мне думается, он их лишь укрепил.

— Да потому, что среди пострадавших находилась половина тех самых оппозиционеров и их лидер. Извини, конечно, в политике для достижения цели и все средства сойдут, однако выставляться на всеобщее обозрение в столь непотребном виде, тем более на смех, вряд ли решится даже самый оголтелый карьерист. Да на чье посмеяние, господи, девчонок, которые добывают кусок хлеба публичным показом женских прелестей. Нет, простите, на это не пойдет никто. А следовательно, оппозиция здесь ни при чем — к этим историям приложил руки кто-то другой.

— Случай действительно беспрецедентный, — задумчиво протянул Грег.

— Вчера меня пригласил шеф полиции и очень вразумительно заявил: если в течение недели преступников не обнаружат, меня уволят, вернее, просто выбросят со службы без выходного пособия, пенсии, до которой всего год, но зато с волчьим билетом.

В моем положении, в моем возрасте это не нищета, а гибель. Самая настоящая смерть. Я хочу попросить тебя помочь. Скажу откровенно — это последняя и, думается, единственная надежда. Никаких иллюзий у меня нет и быть не может. — Кребс вновь потянулся за бутылкой, в которой уже оставалось на самом донышке. Он наполнил рюмку, вылил последние капли и тут же опрокинул в рот.

Грег заметил — Кребс, почти не употреблявший алкоголя, опьянел. Лицо побагровело, седые пряди прилипли к потному лбу, глаза затянула мутная пелена.

— Вот такие дела. — Он потер ладони и взглянул на Фрэнка. — Что ты ответишь?

— Странный вопрос, отец. Сейчас же начну расследование. Дело необычное, но то, что творят одни, разоблачают другие. В различного рода сверхъестество и дьявольщину я не верю. Ты можешь поподробнее сообщить о происшедшем?

— В этом нет необходимости. Завтра утром я пришлю с надежным человеком копии всех материалов по этому проклятому делу. Абсолютно все. — Он встал. — Сейчас мне надо идти домой. Сегодня приедет жена из больницы и сообщит, как там с невесткой. Малышок опять сидит у соседей.

— Я провожу вас, — Грег тоже поднялся, — мы пройдемся пешком, проветримся, а потом возьмем такси, машину я отдал мисс О'Нейли, она гостит у родственников.

— Я и раньше редко пользовался такси, Фрэнк, а теперь отъездился окончательно. — Инспектор, покачиваясь, направился к двери. — Да, отъездился.

— Господи, как я сразу не сообразил, простите меня ради бога. У вас же нет денег. Я дам вам. Сколько вы хотите, пожалуйста?

— Нисколько. Я и так весь в долгах и одалживаться еще не желаю.

— О каком одолжении речь? Вы с ума сошли, у меня есть деньги, и я их вам дам, нужно сейчас же расплатиться хотя бы с самыми настырными кредиторами. — Грег полез в карман за бумажником.

— Перестань, — жестко произнес Кребс. — Я не возьму ни цента, ты меня знаешь. И не стоит больше об этом. И провожать не следует, сам доберусь, мне необходимо побыть одному. Завтра тебе передадут все материалы. Но времени очень мало, мой дорогой, всего неделя. До свидания, Фрэнк. — Он надел фуражку и направился к выходу.

Как сквозь вату в ушах, до Грега донеслись звуки шагов по лестнице, хлопок входной двери. Он медленно повернулся и побрел в комнату, на душе было пусто и тоскливо, как на похоронах или после посещения лечебницы, в которой находится близкий тебе, неизлечимо больной человек.

В комнате пахло коньяком, табачным дымом и чем-то, как миндаль, горьким…

Оставшись один, Фрэнк долго в глубоком раздумье сидел в кресле. Что же это за банда, избравшая себе столь оригинальное амплуа массового раздевания, орудующая с таким блеском и такая неуловимая? Сопоставляя события, так и тянуло свалить все на какую-то сверхъестественную силу, а еще больше на модных сейчас парапсихологов, телепатов и пришельцев из космоса. Среди иллюзионистов, фокусников и факиров есть великие мастера, но они оперируют с предметами, а не с одеждой. А если это массовый гипноз? Чушь — он не может быть столь избирательным. Раз исчезли вещи, значит, есть тот, кто их снял. Да, их кто-то снял, и он, несомненно, реален и осязаем, из плоти и крови. Фрэнк потянулся к письменному столу, из крайнего ящика, из самого дальнего угла вынул маленькую картонную коробочку, в таких обычно обывательницы хранят недорогие безделушки. В ней лежал серебряный доллар. Монета почти ничем не отличалась от миллионов себе подобных, если бы не небольшая деталь: в том месте, где стояла цифра, обозначающая номинал, виднелись три глубоких, длиной в два-четыре миллиметра бороздки. Грег подбросил монету на ладони. Он вспомнил тот злополучный день, когда она попала к нему.

Это случилось весной, после суда над бандой Майка-черепа. Суд этот, как палка о двух концах, с одной стороны, обернулся для Грега моральным триумфом, а с другой — крахом всех надежд и успехов на поприще государственной службы. После оглашения приговора знаменитый Майк к своему несказанному удивлению вместо ада, а ему, несомненно, предназначалась дорога именно туда, направился благодаря Грегу в тюрьму на весьма незначительный срок. В вестибюле к Фрэнку протиснулся ничем не примечательный человек, скорее даже, как говорят, человечек. Чернявый, худосочный, с серым болезненным лицом, скромно одетый. Фрэнку даже показалось, что он его где-то видел или кого-то он ему напоминал. Незнакомец представился — брат Майка. И протянул, заискивающе улыбаясь тогда еще полицейскому, серебряный доллар, сказав при этом: мы ваши вечные должники, будет худо, поможем — монета пропуск всюду, где известно наше имя. Грег от души потешался над этой историей и даже шутливо говорил Кребсу: вот-де и он удосужился заполучить взятку. Но монета осталась у него. Сейчас он подумал: не настал ли час воспользоваться ею, в таком положении не стоит терять время — нужно попробовать, тем более что он уже давно не полицейский.

Грег еще раз подбросил доллар на ладони. Как он уцелел? Ведь тогда в трагическую ночь в казино он мог его истратить, ибо твердо решил никогда не прибегать к услугам уголовников. А вот, поди ж ты, теперь он пригодился. Ради Кребса можно поступиться принципами, если бы понадобилось, он готов был бы обратиться к самому дьяволу и заложить ему бренную и грешную душу.

Фрэнк опустил монету в карман пиджака. В спальне вынул из тумбочки пистолет, сунул его в задний