старались, не могли с ней справиться. Кауна решила пробраться в башню сверху. Она отыскала лаз, ведущий на крышу. Лестница лежала здесь же, на полу. Кауна поставила ее на место, но подняться не успела. Сзади послышались шаги. Из соседней комнаты выбежал молодой сиракский воин с секирой. Он целил в спину. Кауна пригнулась, поднырнула под лестницу. Лезвие секиры, разрубив одну из ступеней, завязло в той, что ниже. Сирак замешкался, выдергивая оружие. Этого времени Кауне хватило для того, чтобы выхватить меч и, выскочив из-за лестницы, нанести противнику удар. Сирак выронил секиру, схватился за живот, придерживая выпавшие внутренности. Кауна взмахнула мечом, прервав страдания молодого воина. Перешагнув через труп, она осторожно поднялась по ступеням, приоткрыла крышку, осмотрелась. Неподалеку от лаза лежал бородатый сирак. Боспорская стрела пронзила ему грудь. Это он сбросил лестницу, однако предосторожность не спасла его от смерти.

Несколько шагов, и Кауна достигла башни. Аркан был при ней. Замах, петля обвила один из каменных зубьев. Она подтянулась и, упираясь ступнями в стену, полезла наверх. На смотровой площадке никого не оказалось.

В башне Кауну ожидала темнота. Держа в одной руке меч, ощупывая другой стену, она стала медленно, стараясь не шуметь, спускаться вниз. Слева слышался громкий стук. Римляне все так же безуспешно пытались сломать дверь. Помогать им у Кауны не было ни времени, ни желания. Она жаждала отомстить за смерть матери, а воины могли помешать. Она спустилась еще ниже, увидела квадрат света. Подвал. Кауна прыгнула в лаз… и оказалась лицом к лицу с Намгеном. Предводитель городского войска был увлечен изъятием драгоценностей из деревянного, оббитого медными накладками, сундука. Он не ожидал появления противника и не успел оказать сопротивления. Пламя факела осветило его удивленное лицо. Меч Сарматии пронзил грудь сирака. Намген вскрикнул, упал на сундук. Под телом Намгена тускло поблескивали золотые изделия. Кауна узнала сокровища дев-воительниц. Достояние ее племени. Рядом с сундуком она заметила кожаный мешок, наполненный золотом, и узкую черную дыру в рост человека — подземный ход. Было понятно, что он ведет за пределы города. Кауна успела вовремя, сирак хотел бежать. Наверху раздался треск, рухнула дверь, послышался топот ног. Из темноты донесся зовущий голос Умабия:

— Кауна! Кауна, где ты?

Девушка обернулась, но ответить не успела. Намген, умирая, нашел в себе силы вынуть нож. Удар под лопатку оказался смертельным для последней амазонки.

Умабий, Росмик, Горд и три десятка конных воинов аорсов скакали по улицам в направление дворца. Лишь с его захватом можно было считать, что город взят. Основная часть войска, не достигнув жилища Зорсина, растеклась по улицам Успы, пожиная плоды победы. Боспорцы, римляне, аорсы тащили награбленное добро, гнали толпы пленных и скот. Отовсюду слышались крики женщин, плач детей, стоны раненых. Горели дома, улицы были устланы трупами и залиты кровью. Самые алчные воины устремились к дворцу в надежде поживиться царскими ценностями, но встретили достойный отпор. Сиракам под руководством Намгена удавалось некоторое время удерживать дворец, но силы нападавших беспрестанно прибывали. К тому времени, когда отряд Умабия достиг дворца, он был почти захвачен.

— Умабий, смотри! — Горд указал на воина, взбирающегося при помощи аркана на смотровую площадку башни. Фигура, движения, длинные каштановые волосы не оставляли сомнений — это Кауна.

— Скорее! За мной! — Умабий спрыгнул с коня, побежал к входу.

На втором ярусе римляне безуспешно пытались сломать дверь, чтобы проникнуть внутрь башни. Незадача состояла в том, что дверь низкая и узкая. Ломать ее одновременно могли не более двух человек. Горд отстранил легионеров, пригнулся, с налету врезался могучим плечом в дверь. Она устояла, от второго напора затрещала, подалась. Третий довершил дело.

Умабий ворвался следом, скомандовал:

— Горд, Росмик, наверх! Я вниз!

Когда Умабий, аорсы и римляне оказались в подвале, сирака уже покинула жизнь. Кауна еще дышала, но жить ей оставалось недолго. Умабий склонился над умирающей. Превозмогая боль, Кауна прошептала свои последние слова:

— Я отомстила. Это золото моих предков… теперь оно твое и меч… Он сделает тебя царем. — Кауна устало прикрыла глаза. — Я хочу, чтобы ты знал, я… — Тело девушки содрогнулось. Умабий поцеловал ее еще теплые губы и зарыдал. Заметь он чуть раньше Кауну на крыше дворца Зорсина, возможно, она осталась бы жить.

В походном шатре бывшего властелина боспорских земель сидели трое: сам Митридат, сохранивший ему верность военачальник скиф Сагдамис и советник Ахиллес Непоседа. Купец решил разделить с царем все выпавшие на его долю невзгоды. Тихо потрескивали в костре сухие ветки. Сгорая, они отдавали жар людям. Люди тянули руки к огню, вбирая в себя живительное тепло, согревающее тело и душу. Ночи становились прохладными. Митридат размышлял.

«В скором времени придут морозы, за ними снега. Что тогда будет делать в малознакомой степи жалкая горстка воинов, оставшихся с ним? Куда он их поведет? На севере и востоке аорсы, побережье Меотийского озера и Эвксинского Понта захвачено войсками Котиса, на юге — населенные чужими племенами горы и сираки, оказавшиеся теперь на стороне противника».

Зорсин первым осознал бесполезность продолжения войны, в которой они заранее обречены на поражение. Устоять против таких противников, как Котис, римляне и аорсы, имея при этом обескровленное малочисленное войско, невозможно. Подумал Зорсин и о том, что если война продлится на землях сираков хотя бы полгода, то они прекратят свое существование. Спасая свой народ, Зорсин увел воинов от Митридата и сдался римскому полководцу Аквилле. Это произошло в трех днях пути от Танаиса. После этого, посчитав, что Митридат более не опасен, большая часть римского войска покинула Боспор.

«Теперь пришел и мой час. Нет, он, Митридат, не станет целовать калиги римлянам. Да и вряд ли они пощадят его. Просить милости у Котиса, подлого предателя, не пожалевшего ради власти собственного брата?! Никогда! Никогда он не опустится до такого. Остается последовать совету Ахиллеса и отдать свой меч Евнону — царю нижних аорсов. Евнон благороден и ранее не питал к нему вражды. Он не позволит себе обесчестить его, Митридата имя. Решено!»

Митридат поднял воспаленные от бессонных ночей глаза на Ахиллеса:

— Езжай к Евнону…

Ахиллес явился через три дня. Ответ скептуха аорсов был краток: «Я жду тебя».

Евнон ожидал недавнего врага у шатра, в окружении знатных воинов и старейшин. В отдалении стояли соплеменники. Воины, женщины, дети собрались поглазеть на пусть и отрешенного от трона, но все же царя.

Митридат, в сопровождении горстки верных, но обезоруженных воинов и вельмож, спешился, неторопливо направился к Евнону. Он предстал перед Евноном в лучшем своем царском наряде, вывезенном при бегстве из Пантикапея. Но не одежда красила бывшего повелителя Боспора. Гордая осанка, благородное лицо, ясный взор, в котором читались ум и воля, говорили о нем больше, чем унизанные золотыми перстнями и кольцами пальцы, нарукавные браслеты, пектораль и золотая же в виде венка корона на голове. Они были похожи, Митридат и Евнон. Похожи своим видом, присущим сильным, благородным, красивым телом и душой людям, несущим на себе бремя власти.