приходился им братом, что и было добросовестно записано Томасом на пергаментном свитке. Поскольку в ответ на зычное приглашение Гвина никто больше вперед не вышел, единственное, что оставалось коронеру, – это провозгласить, что причиной смерти стал удар ножом в спину, нанесенный неизвестным человеком или людьми, и на этом объявить формальности законченными.
Прежде чем жюри присяжных вернулось к своим оставленным делам, Ральф обратился к коронеру с прямолинейным вопросом:
– А как со штрафом, который вы наложили на деревню в прошлый раз, коронер?
Толпа окружавших его крестьян одобрительно загудела, мужчины закивали головами, потому что именно им нужно было искать деньги, если штраф все-таки придется уплатить.
– Конечно же, тот штраф остается, – заверил его коронер. – На первом расследовании вы не смогли доказать, что убитый – англичанин, а теперь, когда нам стало известно, что убитый норманнского происхождения, ваше поместье оказалось в худшем положении, чем прежде. – Он обвел взглядом окружавшие его лица. – Теперь это штраф за убийство, за то, что на вашей земле был найден убитый, а вы не смогли выдать правосудию того, кто совершил преступление.
Недовольно бурча, крестьяне расходились, и Джон заметил, что староста получил не один тычок локтем под ребра.
Убедившись в том, что Томас записал показания на пергамент как положено, Джон повел свою немногочисленную группу вниз в долину, чтобы обратиться за предоставлением ночлега к Хью Фитцральфу, лорду поместья, который, хотя наверняка уже прослышал о найденном на его землях убитом крестоносце, до сих пор держался в стороне от проводимого коронером расследования.
На следующее утро, вскоре после рассвета, двое из Питер-Тейви уехали, стремясь поскорее добраться домой и сообщить печальную весть Мартину.
После ранней утренней трапезы коронер и его люди занялись приготовлениями к отъезду в противоположном направлении. Джон принес благодарность лорду Фитцральфу за его гостеприимство. Однако, если он и лелеял надежды вернуться домой как можно скорее и избежать таким образом дальнейшего осложнения отношений с Матильдой, этим надеждам не суждено было сбыться. В тот момент, когда конюший привел с пастбища за стойлом коней и мула, на дороге показался одинокий всадник, одетый в конический шлем и кожаную кирасу солдата замка Ружмон. Спешной рысью он приблизился к коронеру, осадил коня и живо спрыгнул с седла. Джон признал в нем одного из солдат, доставивших в Эксетер Алана Фитцхая из Хоунитона. Солдат отдал честь коронеру и сунул руку в притороченную к поясу сумку.
– Сельский староста сказал, что я найду вас здесь, сэр Джон. Меня вчера вечером отправил к вам шериф. Я переночевал на обочине дороги.
Он протянул коронеру смятый кусок тонкого писчего пергамента, который Джон, испытывая сильное смущение, передал Томасу для прочтения.
Бывший священник развернул послание и пробежал глазами несколько предложений.
– Это написано рукой шерифского писаря, под диктовку шерифа. Здесь сказано, что пастухи обнаружили еще одно тело близ Хеквуд-Тора, на торфяниках. Еще один мертвец, похоже, тоже убитый ножом. Его нашли несколько дней назад, но только вчера в Эксетер прибыл возчик, который и привез это известие. Шериф хочет знать, займетесь ли вы расследованием, раз уж оказались поблизости, или… – Он умолк и неуверенно посмотрел на коронера.
– Ну, что там? Читай, что там дальше? – нетерпеливо потребовал Джон.
Томас прочистил горло.
– Он спрашивает, займетесь ли вы расследованием, или же люди шерифа проведут расследование так, как положено.
Джон сплюнул на землю, словно стараясь избавиться от привкуса Ричарда де Ревелля во рту. Затем он вставил ногу в стремя и вскинул тяжелое тело на широкую спину Брана.
– Я ему покажу «как положено», будь он проклят! – пробормотал он. – Гвин, выясни, где именно находится это местечко, – а ты солдат, ты находился в пути всю ночь, поэтому отправляйся передохнуть в дом лорда, пусть тебя там накормят. Скажешь управляющему, что ты посланник шерифа.
Не прошло и нескольких минут, как Джон, Гвин и Томас уже ехали по дороге – снова вниз, в долину Вайдкоум, затем на запад, в сторону Дартмура, повторяя путь, который незадолго до них проделали двое мужчин, покинувших поместье часом раньше. У управляющего поместьем Гвин выяснил, что Хеквуд-Тор располагается на полпути к Тейвистоку и лежит чуточку в стороне от дороги, по которой они двигались днем накануне. Ближайшая от Хеквуд-Тор деревня называлась Сэмпфорд-Спайни.
Езды было около трех часов, особенно с мулом Томаса, который проявлял гораздо меньше желания двигаться, чем когда они выехали из Эксетера. Джон подумал, что ему, наверное, стоило конфисковать кобылу и отдать ей своему писарю, вместо того, чтобы возвращать ее семейству погибшего, однако засомневался, что неопытный и тщедушный Томас смог бы с ней справиться.
Когда троица достигла места, соответствующего по описанию тому, о котором говорил управляющий поместьем, они решили, что самый высокий тор и является тем самым тором, который упоминался в послании шерифа. Однако поблизости не оказалось ни единой души, чтобы подтвердить или опровергнуть их предположения.
– Ну, и что теперь? – спросил Гвин, оглядывая безлюдные торфяники.
Джон испытывал раздражение оттого, что местное население либо не знает о новом органе королевской власти, либо не уделяет ему должного внимания. Дело было даже не в том, что его задевало равнодушие к нему лично как королевскому офицеру, – просто его неизменная преданность королю Ричарду заставляла истолковывать такое безразличие как мягкую форму предательства. Он промолчал, и Гвин, не дождавшись ответа, предложил:
– Давайте поднимемся наверх и сами посмотрим.
Они развернули коней и направились к самому высокому холму к югу от дороги. По мере подъема через гребень правого откоса тора перед ними открывался все более широкий вид в глубокое урочище, где паслось стадо из нескольких сот овец, за которыми присматривали двое пастухов с собаками.
– Спустись к ним и выясни, может, им что-то известно, – приказал Джон. Гвин пришпорил коня и скрылся за гребнем. Спустя несколько мгновений Джон увидел, как он помогает одному из пастухов подняться на спину мощной кобылы. Вскоре Гвин и пастух вернулись к тому месту, где их поджидали коронер и писарь.
– Он знает, где лежит тело. Оно все еще там, чуть выше, в скалах.
Следуя указаниям молодого пастуха, прижимавшегося к спине Гвина, они поднялись к вершине холма, где в живописном беспорядке валялись огромные гранитные валуны. Пастух, одетый в бесформенные шерстяные лохмотья, самое место которым было на свалке, соскользнул с коня и тут же исчез в расселине между двумя серыми скалами размером с небольшую хижину каждая.
Остальные тоже спешились, и Джон велел Томасу остаться и присмотреть за лошадьми. К тому времени, когда коронер и его помощник догнали пастуха, юноша уже склонился над чем-то у подножия почти отвесной скалы. Пастух тыкал в покойника концом посоха и что-то бормотал себе под нос, из чего коронер заключил, что юноша, по всей видимости, слаб рассудком.
– Ты что делаешь, недоумок! – прикрикнул на него Джон, отталкивая его ногой в сторону.
Его взгляду открылся сильно разложившийся труп человека, в сидячей позе опершегося о скалу. В отличие от найденного в Вайдкоуме, этот труп частично мумифицировался. Кожа на его лице стала почти черной, как звериная шкура, и натянулась на скулах, словно надетая на череп маска. Глазницы ввалились, остались лишь пустые дыры. Губы высохли в форме круга, как будто застыли в непрекращающемся крике. Руки, торчащие из коричневой кожаной куртки, напоминали сухие прутья. Усохшая кожа обтягивала напоминавшие лапки паука костлявые пальцы с болтающимися на кончиках ногтями.
– Вместо того чтобы сгнить, он высох под солнцем и ветрами, – прокомментировал Джон с обычным для него профессиональным равнодушием.
– Интересно, как долго он тут валяется? – размышлял вслух Гвин, постучав по барабанной коже на лбу трупа согнутым пальцем.
– В пустыне, под палящим солнцем и при сухом воздухе, они могут оставаться в таком состоянии месяцами, – сказал коронер, вспоминая приобретенный в Палестине опыт. – А тут черви, лисицы и крысы уничтожили бы его за несколько месяцев, так что, думаю, он сидит тут недель пять-шесть, не больше.
