Мальчишки смотрели на девочку, разинув рты. Пальто сползло у Валерки с плеч, но он не ощущал холода.
— Ну и чего он дает? — спросил Юрка.
— Не знаю. Я ничего не видела, чтобы давал.
— Да что он может дать? — Юрка встряхнул киот.
Дверца отворилась, и ребята четче увидели постный божий лик. Они некоторое время молча рассматривали его, затем вдруг Юрка потянулся пальцами к одному из цветков и взял его за лепестки — цветок отлип с каким-то щелчком.
— Не надо! — вскрикнула Катя испуганно. — Ой, не надо, Юр. Бог наказывает! Положи это, и пойдемте отсюда. — И она, ожидая чего-то сверхъестественного, съеживаясь, задрала голову к коньку крыши.
От неожиданности мальчишки тоже подняли голову, оглядели черный шифер, прислушались, потом уставились на Катю, точно ожидая дальнейших указаний. И девочка молча смотрела на них. Порыв ветра скользнул по крыше, и из щелей посыпались снежинки.
— Что должно было быть? — спросил Юрка.
— Я не знаю, — тихо ответила Катя. — Но бог сразу наказывает за грех.
— Ах, сразу! — повторил Юрка, глянул на цветочек, который все еще держал в руке, бросил его через плечо и быстро оторвал еще один венчик. — Вот, пожалуйста!.. И хоть бы что! Ни огня, ни дыма, ни грома. Вот я, вот Валерка, вот ты, мы сидим, как сидели… Бога нет! Поэтому он и не наказывает, и на сковородке не поджаривает… Валерка, ну-ка, и ты сорви.
Мальчишка не постеснялся, и еще один цветок выпал из наряда небесного отца.
— Ну вот. Попробуй сама. — Юрка приблизил киот к девочке. (Катя сперва чуть отшатнулась, потом выпрямилась, с робостью протянула руку к богу. Щелчок — и венчик оказался в пальцах.) — Видишь — земля не раскололась. Срывай еще! (Катя довольно решительно дернула цветок над самой головой боженьки.) Смелей, смелей! Вот так! — И Юрка всей пятерней скребанул два раза, содрал начисто фольгу, скомкал и так резко бросил, словно это было пойманное ненароком опасное насекомое. — Вот! — сказал Юрка, а Катя охнула и прижала руки ко рту.
Оставшись без мишуры, бог вдруг как-то съежился, померк и стал похож или на самого последнего нищего, или на облезшую обезьяну.
— Забавный какой, — улыбнулся Валерка.
— Еще бы, — поддержал Юрка. — Лысый хрыч. Слизняк… Валерка, знаешь, это ведь законный шкафчик под ленты. Как раз. Бога соскребем ножом или просто бумагой чистой оклеим, и порядок. Смотри- ка, прямо как по заказу… А ну, пойдемте в дом.
Когда спускались по лестнице, Юрка проговорил:
— Опять бога в избу тащим, но с другой целью. Ага, Валерк?.. С современной целью!
Киот они тайком, чтобы не заметила Василиса Андреевна, пронесли в «келью» и позвали Аркадия.
— Гениально! — воскликнул Аркадий, увидев обезображенный божий лик. — Я его выселил на чердак, а вы его там прикончили — безбожником стал наш дом!
— Гениально! — повторил Юрка. — Мы его у тебя под книжками повесим, ага?.. Аркаш, признайся, что фильмоскоп ты еще купил тогда, позавчера, вместе с этим… с Шекспиром.
— Признаюсь.
— Значит, маме не показалась вторая стопа?
— Не показалась.
— Я это понял. Я знал, что в сенях что-то припрятано!
— Ну, понятно… Между прочим, хоть эта затея и была моей, но утверждалась она семейным советом. И, поверь, победа далась мне нелегко.
— Да? Хм… Ну, спасибо… Катьк, ты чего в пальто стоишь? Снимай, сейчас кино будем смотреть.
И ребята, пригласив Василису Андреевну и Петра Ивановича, прокрутили три диафильма.
— Все ведь научно, полезно, — заметил Петр Иванович.
Проводив Валерку и Катю до калитки и сунув им по яблоку, Юрка вернулся и занялся аппаратом вплотную. Он долго прочищал его, продувал, что-то подкручивал, потом отнес в горницу и поставил на стол, не накрывая крышкой, чтобы то и дело восхищенно посматривать на него. Подарок! Настоящий, а не какой-нибудь моральный, в черепной коробке. Хотя и моральный тоже интересный: есть — чтобы жить, жить — чтобы есть… Значит, мудрецы считают, что еда не главное, главное — жить. Забавные мудрецы, и даже не забавные, а странные.
— Юрка! — позвал из кухни Аркадий. — Это что?
Юрка выглянул. Брат вертел в руках что-то завернутое в бумагу.
— Не знаю.
— На табуретке под вешалкой лежало.
— А-а! Это Катька принесла. Подарок Катькин! Она забыла. И я забыл. Ну-ка!
Мальчишка живо развернул бумагу. Блеснул золотистый переплет, и перед глазами явилась толстая, с плотными корочками книга.
— «Советская опера», — прочитал Юрка и удивленно вскинул брови. — Что за «Советская опера»?
— А ну?.. В самом деле. Капитальный труд. Подарочек солидный.
— Это ошибка. Это не мне.
— Ну как же? Если Катя принесла, значит, тебе.
— Ну, тогда Поршенничиха спятила. Это она в последний момент сунула Катьке. На, говорит, подари… Елки, «Советская опера»… А надпись есть?
— Нету.
— Конечно, она не успела.
— Считай, что это мне преподнесли. Согласен?
— Пожалуйста.
— Только на Катю не сердись, она ни при чем. Поршенниковой, по-моему, понравилось слово «советская». «Советская опера»! Звучит! Самое подходящее для такого парня, как ты, если, конечно, не знать, что такое опера… А может быть, она такого высокого мнения о тебе, считает, что ты запросто перевариваешь такие талмуды?
— Знаю, какого она обо мне мнения, — сказал Юрка. — Аж зубами скрипит.
Братья вошли в комнату Аркадия.
— Аркаша, а кто такой Аристотель?
— Аристотель?.. Философ. Карл Маркс называл его величайшим мыслителем древности. А ты что, не доверяешь союзу с ним? Напрасно. Это очень порядочный человек. Я бы мог тебя просветить, но ты многое не поймешь — философия, извини. Кстати, Аристотеля и Ленин ценил. Вот так… — Аркадий притянул братишку к себе и посадил на одно колено. — Ну как, по-твоему, прошел день рождения?
— Хорошо. А по-твоему?
— На троечку.
— Ну да?
— Не больше. Куда это годится: вместо того чтобы устраивать гостей, ты, как дикарь, кидаешься первым к столу. Щепетильный гость в этом случае хватает шапку и прощается.
— Неужели они сами не могут сесть?
— Нельзя!..
— Зато я Катьке самое большое яблоко отдал, — напомнил Юрка.
— Поэтому и тройка, а так бы двойку вкатил.
— Хорошо, что ты не учитель, а то бы замучил всех.
— Да, кое-кому бы досталось.
