разыгрывайте!
Поршенникова знала Аркадия, как и всех, живущих на Перевалке. Она знала, что он студент и больше ничего.
— А чего вы кричите? — возмутилась хозяйка. — Разве есть такой советский закон, чтобы в чужих избах кричать?
— Послушайте. — Неприязнь сообщила словам Аркадия вкрадчивость, неспешную выразительность. — За каким дьяволом вы отрываете девочку от школы? Зачем вы отдали ее этой старухе, которая прикидывается слепой и побирается? Что, проценты вам идут с побираний, что ли?
— Какие такие проценты? Вы мне не приписывайте. Я самостоятельная, с нищими не якшаюсь.
— Юрка, сбегай за бабкой!
— Мы сами видели, как бабка с Катькой просили милостыню! — из дверей уже крикнул Юрка.
Его разбирало зло. Надо же так врать в глаза. И ведь не краснеет и не отворачивается. До чего же постылая тетка. Юрка вспомнил летнюю встречу с ней на лесозаводе, и ему стало до горечи досадно, что они с Валеркой оказались заодно с Поршенниковой, воруя доски. «Нет, уж лучше трижды переплатить, чем быть с такими заодно, и вообще…» Юрка двинул ногой калитку и быстро направился к ветхому домику.
А Поршенникова между тем возмущалась:
— Они видели!.. Чего только они у меня не видели. Никто не видит, только они большеглазые. То петуха какого-то в сенях, то теперь Катьку с нищей. Давайте еще чего-нибудь разглядите…
— А что это за дяденька вбивает Кате в голову мысли, что бог накажет за учение? — спросил Аркадий. — Не тот ли?
— Какой — тот? — Поршенникова резко повернула голову.
— Да который тут прирабатывал ходил.
— Никакого я дяденьку не знаю, и не плетите вы мне…
— Как же это не знаете? Вы же сами говорили, что дали ему гостинцев или чего там, — напомнила Галина Владимировна.
— Ну так что? Дала, да и с богом.
— Ну хорошо, — проговорил Аркадий. — Того вы не знаете, а сами зачем девочке в голову дурь вбиваете?.. Да, да, Катя нам призналась. Несмотря на все запугивания, призналась. И не глядите на нее такими глазами.
Катя всхлипнула.
— Довели ребенка! Больного! До слез!.. Я ведь сообщу куда надо. Не думайте, что раз неграмотная, так уж всё. Я законы знаю. И нищих вспомню, и петуха, и все поприпомню.
Вернулся Юрка.
— Старухи там нет. И вообще дом закрыт, и живым не пахнет.
— Ясно, — сказал Аркадий. — Все ясно. Что ж, пойдемте, — обратился он к Поршенниковой, — пойдемте заявлять друг на друга. — И вдруг резко продолжил: — Вам там вертеться не дадут. А что свидетели несовершеннолетние, так не беспокойтесь, у нас есть и постарше.
— Чего вам нужно?! — вскрикнула вдруг Поршенникова. — Ну чего вы вмешиваетесь? Кругом люди как люди, а вы будто…
— А-а, — проговорил Аркадий. — Вот это другой разговор, серьезнее. Значит, рады, довольны, что никто не вмешивается? А знает ли кто, чем вы занимаетесь?
— Чем это я занимаюсь?
— Вот погодите, узнают, тогда поймете, что такое люди.
— Знаю я людей всяких. Все на одно лицо… Каждый сам по себе живет. Можешь себе лоб расколоть — они тебе ни слова не скажут, не то что такое что-нибудь. А застанут в кладовке — прибьют, и то, ежели в своей, а в чужой — так и глазом не поведут. Вот вам и люди! А вы мне толкуете…
— Целая теория! — в наступившей тишине проговорила Галина Владимировна.
— Прямо научная база! — удивленно заметил Аркадий. — Философское направление. Делаю что хочу!.. Хочу — дочь заставлю бросить школу, хочу — пошлю ее нищенствовать, хочу — изрублю ее на куски. Что угодно! И никто мне слова не скажет, потому что нет до меня никому дела. Покой и порядочек! Так?.. Вот где болото! Непролазное!
— Значит, вы Катю в школу не пускали совершенно обдуманно? — спросила Галина Владимировна.
— Катька болела. У вас есть справка.
— И старуху нищенку не знаете?
— Отродясь.
— Ложь! — почти крикнула Галина Владимировна, поднимаясь. — В каждом слове ложь. Мы добром хотели узнать, может, все это случайно произошло или по несчастью, а тут, оказывается, какие-то темные дела. В общем, чтобы завтра Катя была в школе! Бесстыдство какое! Справочку подсунули… Катя, мы ждем тебя завтра!
— Кстати, справочку тоже не оставят без внимания там. — Аркадий сделал ударение на последнем слове. — Откуда она взялась у здоровой девочки. — Аркадий посмотрел на Катю, которая робко оглянулась. — До свидания, Катя. Не бойся, тебя никто не тронет. И мама не тронет — она понимает, что трогать нельзя. Она все понимает!
— Смотри приходи! — крикнул Юрка из дверей. — А то мы опять вернемся завтра, и всем классом.
Они вышли. Гуськом миновали двор. Моросило, Юрка вспомнил, что летом на плотине, где бушевал поток и висела радуга, вот такой же пылью веяло на лицо, только вокруг было солнце, а не эта беспросветная серость. Воспоминание проскочило мгновенно. Юрка тут же спросил у Аркадия, откуда он узнал о каком-то дяденьке.
— Пока вы грызли старуху, Катя нам кое-что сказала. Мать, эта бабка и сектант пугали ее. Говорили, что за посещение школы ее на том свете будут черти поджаривать на сковородке.
— Черти? — воскликнул Юрка. Он какое-то время размышлял, потом опять крикнул: — Ясно! Это тот же тип! О-о, елки!.. Галина Владимировна, так, значит, это он заставил Катьку побираться?
— Наверное.
— Вот гад!
— Юра! — осуждающе протянула учительница.
— Поршенникова, получается, знала про петуха, — заговорил Валерка. — Получается, сектант к ним не случайно заходил.
— Вот именно, — поддакнул Юрка. — Тут целая шайка. Только непонятно, куда старуха делась.
— А вы точно знаете, что бабка здесь живет? — спросил Аркадий.
— Мы ее тут видели.
— Этого мало.
Некоторое время шли молча. Аркадий изредка поддерживал Галину Владимировну, когда она поскальзывалась.
Юрка вдруг схватился за голову:
— Сколько тайн!
— Как этого летчика фамилия-то — Дятлов? — спросила Галина Владимировна.
— Дятлов. Вызывать будете? — Юрка забегал то с одного бока, то с другого, смотря с кем разговаривал.
— Может быть.
— А в милицию сообщим когда — сейчас?
— А как по-твоему? — спросил Аркадий.
И Юрка перебежал на его сторону, оттеснив Валерку.
— Конечно, сейчас!
Подошли к дому Гайворонских.
— Проводим Галину Владимировну до моста, — сказал Аркадий. — В милицию нужно идти с чем-то в руках. А у нас руки пустые. Сектанта нет, бабки нет, у Кати — справка. Дятлов? Не маловато ли?
— Как же быть?
