неожиданным. Почему, начиная с незапамятных времен, лежа в детской постели, я постоянно повторяла про себя «Я особенная. Я отличаюсь от остальных». Зачем повторяла? Для кого? А, главное, с чего?

Когда с шести-семи лет я доросла до одиннадцати, то повторения подобной фразы стали чаще. Еще через пару лет они дополнились словами «Во мне Великая Сила». Какая сила? Кто тянул за язык, по какой причине эта фраза вызывала сладость и трепет во всем теле?

А одиночество? Была ли я хоть когда-то кому-то близка?

Нет, не так. Был ли на самом деле кто-то близок мне?

Даже если подобное ощущение появлялось, то быстро рассеивалось и больше не возвращалось. Те три парня, с которым я дружила за всю жизнь, с двумя из них даже спала, были ли они близки? Нет. Подруги со школы, института? Я не помнила даже их лиц. Тогда кто?

Я не двинулась с места даже тогда, когда за окном стемнело.

Зачем нужны таблетки, если чувства имеют тенденцию умирать и без них?

— Первая серьезная проверка на прочность, и ты уже треснула по швам? Узнала о том, что можешь влиять на мир, и сунула голову в песок?

Его слова били.

Они были не просто жесткими, они были жестокими. Дрейк стоял напротив — циничный, раздраженный, невыносимый. Я вдруг поняла, почему многие его не любили.

— Я всего лишь сказала, что не в настроении для шопинга.

— Конечно! Ты просто спряталась в скорлупе: «О, мир! За что отринул ты меня?» Сидеть и жалеть себя тепло и приятно. Не правда ли? А так же гораздо проще, чем признать о себе правду и работать над развитием способностей. «Кому они нужны, если я стала такой… одинокой?» Так?

Сука.

Он знал куда давить. Сидеть в скорлупе с ним было невозможно: ухмыльнется и сядет сверху задом, не раздавит, так выдавит. Хотя направленность действий начальника была понятна: любыми средствами изгнать из настроения апатию.

Ему удавалось. Я тихо закипала.

Он же, будто не замечая произведенного эффекта, заводился все больше.

— К прыжкам ты, значит, уже привыкла. То, что твое тело перевоссоздается по желанию мысли в новом месте, это норма. Приходя в здание Комиссии, по твоей милости переименованное в «реактор», ты уже не замечаешь, что вещи возникают из воздуха, что существуют карты созданных вручную Уровней — тебе это тоже норма. Когда твоя собственная рука проходит через стол, это непривычно, неприятно, но возможно. А когда вдруг оказывается, что ты и сама можешь кое-что из этого, то выдаешь шок девственницы, которую собираются дефлорировать искусственным путем. Что это за реакция, Бернарда?!

Я молчала, сжав зубы.

— Ты хотела, чтобы твоя сила росла, ты работала над этим, ты медитировала, изучала влияние эмоций на составляющую Творца, а когда первый результат проявился, решила, что все, хватит? А то как-то неудобно кренится жизнь?

— Оставь меня в покое!

Дрейк холодно рассмеялся.

— Не сомневаюсь, что ты желаешь именно этого — захлебнуться в одиночестве. Только предоставлять его тебе я не намерен.

Я плюнула в ответ порцией яда.

— Будешь читать нотации до вечера? Потом, может, еще и спать с собой уложишь?

Он подлетел вихрем, уперся руками в диван по обе стороны от моих плечей, жесткое лицо с горящими глазами теперь было слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Крохотные волоски тут же наэлектризовались и встали дыбом.

— Если бы сумела дорасти до моих прикосновений, то уже спала бы не со мной, а подо мной. Но, может, и к лучшему, что ты решила остановиться сейчас?

— Я такого не решила!

— Докажи мне.

Он отстранился. Холодный, с сузившимися глазами, недоступный, пугающий силой и ей же притягивающий. Начальник, создатель, самый страшный человек на Уровнях. Теперь я понимала, почему его боялись.

Но они не были мной.

— Кстати, — резко изменив тон на спокойный и поучительный добавил Дрейк, — никогда и никому не позволяй к тебе относиться так, как ты того не заслуживаешь. Взрасти в себе эту планку. Если люди не понимают этого и не учатся, то без сожаления оставляй их позади. Окружи себя другими, ценящими тебя.

Я вскинулась было процедить, что в таком случаем он сам будет первым, кто пойдет «лесом», но тут же одумалась. На самом деле Дрейк относился ко мне именно так, как я того заслуживала. А часто и гораздо лучше.

Так или иначе, я вдруг поняла, что апатия моя спала. Внутри было немного злости и раздражения, немного облегчения и немного любопытства. Но жить и учиться дальше точно хотелось. К тому же напомнил о себе голод.

Дрейк стоял спиной, сложив руки на груди. Ждал.

Прочистив горло, я примирительно спросила:

— Если уж ты твердо вознамерился провести этот вечер со мной, то не можем ли мы начать его с ужина где-нибудь?

Будь я одна, поела бы дома. Но не предлагать же мужчине диетический рацион из холодильника?

Он повернулся лицом. Взгляд хмурый и тяжелый, но уже с редкими просветами в грозовых облаках.

— Буду прилежно учиться аристократическим манерам, — с готовностью заправского подхалима добавила я.

Дрейк кивнул на дверь. Собирайся, мол.