За минувшие годы он научился говорить с апломбом и даже делать резкие заявления, но у Силина это все-таки получалось убедительнее. Да и эффективность работы Астафьева от этого не повысилась. Можно сколько угодно отрабатывать перед зеркалом позы и разные значительные выражения лица, но они годятся разве что для телевизионных роликов, а в переговорах с лидерами западных стран значат не слишком-то много. Выстраивать имидж это совсем не то, что выстраивать вертикаль власти. Первое пока что давалось Астафьеву значительно легче, чем второе.
Еще не отдавая себе отчета в том, что его рейтинг продолжает неуклонно падать, он продолжал неприлично часто «светиться» на телеэкранах и в Интернете, добиваясь тем самым прямо противоположного эффекта. Мировые лидеры, запутавшиеся в обилии произносимых Астафьевым речей, стали постепенно терять к нему доверие. Даже в среде обычных российских обывателей начал возрастать скептицизм по отношению к деятельности президента. Его заявления перестали восприниматься серьезно. «Возможно, – думал Грин, – Астафьев утратил чувство меры и чувство реальности. Сказать ли ему об этом прямо? Или разумней промолчать, предоставив Истории решать судьбу российского президента?»
Так и не приняв окончательного решения, Глеб сел в присланный за ним лимузин и поехал в «Горки-9», находящиеся всего в паре километров от «Горок-2», где жил и работал Ленин. Впрочем,
Стараясь не нервничать, Грин терпеливо сидел на заднем сиденье. Из затора лимузин выбрался, когда уже совсем стемнело. Разобраться, куда он мчится по Рублево-Успенскому шоссе, человеку несведущему было бы сложно, поскольку населенный пункт под названием Горки на картах не значился. Впрочем, для Грина это не составило бы проблемы. Например, местонахождение президентского жилища можно было вычислить по рекламным объявлениям продавцов элитной недвижимости, которые не забывали упомянуть о соседстве с VIP-объектом. Кроме того, близость «Горок-9» ощущалась по косвенным признакам – дорожные знаки гнали потоки автомобилей по федеральной трассе без остановок и съездов. Обочин видно не было. Вот по этой двухполосной дороге лимузин и подкатил к неприметной будке дорожно-постовой службы, охраняющей здоровенные железные ворота.
Дэпээсники вразвалочку приблизились к машине, перебросились парой фраз с водителем, заглянули в салон, потребовали у Грина пропуск. Покончив с формальностями, они пропустили прибывших в святая святых, где вместо живописных окрестностей высились высокие заборы – главная примета любого объекта. «Мы поехали за город, а за городом дожди, – вспомнилось Грину, – а за городом заборы, за заборами вожди». А еще он спросил себя, не в этих ли самых Горках проживал когда-то дедушка Ленин?
Чуть ли не впритирку с забором лимузин проехал еще с полкилометра, преодолел еще пару ворот, один шлагбаум и, наконец, добрался до места назначения. Через десять минут Грин предстал перед Президентом России, принявшим его в рабочем кабинете.
Одет Астафьев был простецки – в фланелевую голубую рубаху, великоватые джинсы и тапочки с меховой оторочкой. Несмотря на столь уютный, домашний вид, был он напружинен и собран, как лев перед прыжком. Сходство с царем зверей придавала ему лобастая, массивная голова и внимательные, немигающие глаза, казалось, считывающие чужие мысли.
– Долго добирались, Глеб Георгиевич? – поинтересовался он, проницательно глядя на гостя. – Опять пробки небось? Ну ничего, обратно без помех поедете, с ветерком. – Он указал небольшой, аккуратной ладонью на свободное полукресло, сам устроился за письменным столом перед раскрытым ноутбуком и попросил: – Прошу вас максимально сосредоточиться, Глеб Георгиевич. Информация, которую я намерен вам сообщить, архиважная, требующая тщательнейшего осмысления. А чтобы простимулировать работу наших мозгов, выпьем-ка горячего чаю. – Астафьев заговорщицки подмигнул. – Возражений, надеюсь, не будет?
– Не будет, – позволил себе улыбнуться Грин. – С удовольствием выпью чаю.
– Вот и отлично, – бодро воскликнул президент.
Через считаные секунды в кабинет впорхнула румяная толстуха с заголенными руками, вкатила тележку, поставила на стол два подноса и, пожелав мужчинам приятного аппетита, была такова. Чай был зеленый, необыкновенно вкусный, с какими-то ароматическими добавками. К нему подали всевозможные шоколадные конфеты, пастилу, джем и пирожные.
– Люблю сладкое, хотя это и не полезно, – признался Астафьев. – С детства рос ужасным сладкоежкой.
Это неожиданное признание вдруг сблизило двух мужчин, сидящих друг напротив друга. Грин почувствовал себя так, словно беседовал с богом, спустившимся на землю. Подумать только, лидер великой державы, сидящий перед ним, азартно жевал конфеты и не скрывал, что питает к ним слабость. Это означало начало по-настоящему доверительных отношений. «Интересно, – подумал Грин, – что важное намеревается сообщить мне Анатолий Дмитриевич?»
Как будто прочитав этот вопрос, Астафьев допил чай, вытер губы салфеткой, откинулся на спинку кресла и, не сводя с Грина внимательных, выпуклых, темных глаз, сообщил ему о недавней встрече с Силиным. Слово «Китай» прозвучало тревожно и грозно, как набат. Хмурясь, Грин выслушал соображения Астафьева по поводу договора о долгосрочном сотрудничестве с Китайским Драконом. Как и Верещагин, Глеб не доверял китайцам и, когда президент закончил, медленно наклонил голову в знак согласия.
– Да, – произнес он, – ситуация непростая. Я разделяю ваши опасения целиком и полностью, Анатолий Дмитриевич.
– Опасения! – воскликнул Астафьев с нервным смешком. – Почти что уверенность, Глеб Георгиевич, стопроцентная уверенность! После доклада премьера я не пожалел времени и провел консультации с командующими всеми вооруженными силами. И что же? Оказывается, мы совершенно не готовы к войне! Это черт знает что!
Лицо Астафьева дернулось от негодования.
С очень похожей миной он отреагировал недавно на информацию о том, что в системе госзакупок воруется ежегодно, по самым скромным расчетам, один триллион рублей. «Что это означает, если выражаться простым русским языком? – спросил тогда президент, и сам ответил на свой нелицеприятный вопрос: – Это означает, что треть заключенных нами контрактов содержит откаты, и деньги постоянно спиливаются». Будучи человеком прямым, бесхитростным, Астафьев не стеснялся в выражениях, когда речь шла о просчетах его команды.
– Промотали бюджетные средства, по швейцарским банкам распихали, – продолжал он с неподдельной болью в голосе. – А вооружаться теперь на какие шиши? Почему-то в Китае деньги из бюджета доходят по назначению… – Забывшись, он протянул руку к конфетам, но тут же отдернул ее, точно обжегшись. – Эй, кто-нибудь! – крикнул он. – Приберите здесь, в конце концов! Неужели я должен напоминать о таких мелочах?
Когда на зов прибежала полная горничная и принялась собирать посуду, Астафьев встал из-за стола и принялся нервно прохаживаться по кабинету. Нагрузив поднос, горничная устремилась с ним к двери, но по пути споткнулась о черно-белого голубоглазого кота, прокравшегося из соседней комнаты. Чашки с блюдцами опасно накренились. Горничной удалось сохранить равновесие, но одна чашка все же грохнулась на пол и разбилась. Во все стороны полетели осколки, на паркете осталась неопрятная лужица. Кот начал обнюхивать ее, но Астафьев раздраженно отогнал его ногой и осуждающе уставился на несчастную женщину.
– Простите, Анатолий Дмитриевич, – пролепетала она.
– Да не тряситесь вы так, – сказал он морщась. – И почему вы отводите глаза? Разве вы что-нибудь украли?
От такого предположения горничная вздрогнула, едва не уронив злосчастный поднос, но гнев Астафьева прошел так же быстро, как и появился.
– Идите, – махнул он рукой. – Пусть все остается, как есть, потом уберете.
Отпустив горничную, Астафьев выключил верхний свет, вернулся на свое место и тяжело опустился в кресло. В контрастном освещении настольной лампы стали заметнее мешки под его глазами, слегка обвисшие от усталости щеки.
