— Уверен? Нет, дай пару минут подогрею. — Она подскочила к микроволновке и сунула в нее тарелку.
— Что она еще сказала?
Норма села и сосредоточилась.
— Ну, сказала привет, конечно, как поживаете и все такое, потом что хочет ненадолго заехать в гости, будем ли мы дома. Я сказала — да, конечно, а она — только ради бога без лишней суеты.
Мак нахмурился.
— Как думаешь, у нее все в порядке? Может, за ней съездить? Если нужно, я мог бы сесть в самолет и завтра быть там. Ты ей это предложила?
— Да, сказала, что ты с удовольствием за ней приедешь, но она ответила — нет, не надо, она обо всем договорится, а потом даст нам знать.
— Я бы с удовольствием съездил за ней.
— Ой, я знаю, но мне не хотелось на нее давить. А когда она сказала, что хочет приехать, вообще дар речи потеряла. Представь, да?
— Как думаешь, а вдруг она больна или еще чего?
Норма снова вынула тарелку из микроволновки.
— Да нет, вряд ли. Голос у нее был усталый, может, немного подавленный, на-ка, ешь, пока горячая, но не больной, нет.
Мак взялся за вилку.
— Я говорил ей, что доработается до нервного срыва, просил, чтобы берегла себя. Я же все время ей говорил, правда?
Норма кивнула:
— Говорил. Говорил, что пора отдохнуть. Что она слишком много работает. Ты это сказал, когда мы были в Нью-Йорке.
Норма видела, что Мак с трудом режет яичницу.
— Хочешь, приготовлю другую?
Мак всегда был непривередлив в еде и сказал:
— Нет, и эта сойдет.
Норма потянулась к тарелке:
— Это же минутное дело.
— Норма, это съедобная яичница. Я люблю подсушенную. А как насчет работы? У нее с этим все в порядке?
— Не знаю, не спрашивала. Это ее дело, пусть сама решает, что нам говорить, что нет. Я не стану у нее выпытывать. Да, она попросила меня никому не выбалтывать, что она приезжает, особенно газетчикам.
— О боже, нет, если эти проныры узнают, они сквозь трубы пролезут, чтобы до нее добраться.
Норма согласилась.
— Малышка до сих пор встречается с этим парнем с инициалами, как там его зовут-то?
— Не знаю, не спрашивала, — сказала Норма и добавила: — Джей-Си.
— Что-то он мне показался не очень.
— Ну, ей нравится, и это главное. Наверняка знаю только одно: она приезжает, и я намерена из себя выпрыгнуть, лишь бы она почувствовала, что у нее в этом мире есть любящая семья. У нее нет родственников, только я и тетя Элнер. Ей, наверно, очень одиноко. У меня просто сердце разрывалось все те годы, что она моталась из города в город как неприкаянная и некому было о ней позаботиться. А вдруг она и впрямь заболеет, Мак? Кто за ней будет ухаживать?
— Мы, дорогая, мы ей это говорили, и, должно быть, она поверила, иначе бы не позвонила.
Норма вытащила салфетку из красного пластикового держателя и высморкалась.
— Ты думаешь?
— Ну конечно. И незачем плакать по этому поводу.
— И сама знаю, просто разволновалась от радости. Она нам доверяет.
— Да, мне тоже так кажется. Она тебе не намекнула, когда собирается приехать?
— Нет, думаю, завтра или послезавтра. Хочешь еще кофе?
— Подлей немного.
Вдруг Норма охнула:
— Боже!
— Что такое? — испугался Мак.
— Только что поняла, ведь я не знаю, кофе она пьет или чай. И что ест на завтрак. Нужно купить все, на всякий случай, чтоб было. Как считаешь, пойти заказать торт в пекарне или лучше мне самой испечь?
— Да все равно.
— У Эдны торты великолепные. В смысле, совсем как домашние… Но не знаю, вдруг ей станет обидно, что я купила, а не соизволила сама для нее испечь.
— Дорогая, торт есть торт. Как она узнает, ты его спекла или Эдна Бантц?
— Коробку увидит.
— Так вытащи его из коробки и поставь на блюдо. По мне, так они все на один вкус.
— Тебе, может, и на один, но не забывай, что ее бабушка с дедушкой были владельцами этой пекарни до Эдны, она почувствует. Нет, ты прав, сама испеку. Господи, это меньшее, что я могу для нее сделать. Нет, правда. А в какую комнату поселим ее? Может, нашу отдать? Она самая уютная.
— Нет, дорогая. Она не захочет. Давай поселим ее наверху, где Линда жила. Там ей будет поспокойней.
— Да, там тише всего. Схожу потом наверх, проверю, все ли в порядке, постель и прочее. Надо постирать занавески и почистить ковер. Слава богу, я на сегодня записана к парикмахеру. — Она оглядела Мака. — Тебе тоже не мешало бы сходить к Эду постричься.
— Да ну, Норма, какая ей разница, стригся я или нет.
— Зато мне есть разница. А то опозорим ее, заявимся в аэропорт как два Элмера Фадда.[6]
Мак засмеялся.
— Я не шучу, Мак, она привыкла к окружению утонченных нью-йоркцев.
— Ну, видно, придется мне помыть машину. Без шуток.
Норма обратила на Мака взгляд, полный боли.
— Ну почему ты не дал мне покрасить дом? Я так хотела!
— Ну, Норма, успокойся. Она же просила не разводить суеты.
— Да, но что я могу с собой поделать. До сих пор не верится. Только представь, после стольких лет Малышка вернется домой!
Дена Нордстром открыла глаза и три-четыре секунды соображала, кто она и где находится. Затем ее тело оповестило мозг о своем состоянии. И, как водится после таких ночей, как прошлая, первой оказалась весть об ослепляющей, пронзительной головной боли, за нею последовала волна тошноты, а потом бросило в холодный пот.
Медленно, одно за другим, проявлялись в голове события вчерашнего вечера. Они развивались по той же схеме, что и всякий раз, когда она соглашалась пойти выпить с Джей-Си. После коктейлей они отправились обедать в ресторан «Копенгаген» на Сорок восьмой улице, где за шведским столом пропустили бог знает какое количество тминной водки вперемешку с пивом. Дена смутно припомнила, что ругалась с каким-то французом и ходила в «Бразери» пить кофе. Вспомнила, что, когда она добралась до дому, уже встало солнце. Но сейчас она в собственной постели и одна — Джей-Си, к счастью, ушел домой. Потом ее