Все это нытье и жалобы на то, что твои мама и папа сделали, когда тебе было три года. Может, некоторым это подходит, но я никаким боком не принадлежу к их числу.
Он опять кивнул. Она продолжала:
— Я не в депрессии, у меня отлично идет работа. У меня нет желания спрыгнуть с Бруклинского моста, и я не считаю себя Наполеоном. Родители меня не били…
Доктор О'Мэлли, что-то пометив в тетрадке, сказал:
— Расскажите мне побольше о ваших родителях.
— Что?
— О ваших родителях.
— Нормальные были родители, они умерли, но они не привязывали меня к спинке кровати и ничего такого не делали. Я очень общительна. Обо мне всегда говорят, что я уверенная в себе и мудрая. Люди приходят
— Братья, сестры?
— Что братья-сестры?
— Есть?
— Нет. Я одна.
— Ясно. — Он записал: «Единственный ребенок». — Сколько вам было, когда умерли родители?
— Отец был убит на войне до моего рождения.
Он ждал. Она оглядывала кабинет.
— Сколько лет нужно, чтобы стать психиатром?
Доктор О'Мэлли сказал:
— Много. А ваша мать?
— Что?
— Сколько вам было, когда умерла мать?
— Не помню. На психиатра нужно меньше учиться, чем на настоящего врача?
— Нет, не меньше. Что вызвало смерть?
Дена посмотрела на него:
— Чью?
— Вашей матери.
— А-а, ее сбила машина. — Дена принялась рыться в сумке.
— Ясно. Какие вы чувства испытали?
— Такие, какие обычно испытывает человек, чью мать сбивает машина. Но потом все проходит. Нет ли у вас какой-нибудь жвачки или еще чего?
— Нет, к сожалению.
Он ждал, что она продолжит, но она молчала. Через минуту она еще больше разозлилась:
— Слушайте, я пришла не для того, чтобы меня анализировали. Мне это не нужно. Жаль огорчать вас, доктор, но я абсолютно счастливый человек. У меня есть все, что я хочу. У меня есть любимый. Все идет как нельзя лучше, единственный минус — это язва.
Он кивнул и сделал пометку. Да что там у него за почеркушки, крестики-нолики, что ли? Как только время сеанса закончилось, Дена тут же ушла. Интересно, о чем она будет говорить с этой хладнокровной рыбиной целых два месяца? Как с ним вообще можно о чем-то разговаривать? Он же идиот, неандерталец.
Даже телевизор не смотрит, господи прости.
Норма, Мак и тетя Элнер обедали в гостиной. Норма подала булочки.
— Бедняжка Тот, все утро потратила на этот пирог, и все пропало. Надо вам сказать, она ужасно невезучая.
Тетя Элнер сделала грустное лицо.
— Бедняжка Тот.
Норма сказала:
— Надо же было Синему Мальчику такое отчебучить. И как раз в тот день, когда у нее вышел такой восхитительный коричный пирог для праздничного ужина в церкви.
— Надо отдать ей должное, — сказала тетя Элнер, — коричные пироги удаются ей на славу.
— О да, что касается коричных пирогов, здесь Бедняжке Тот нет равных.
— Что за Синий Мальчик? — спросил Мак.
Норма сказала:
— Это тот, кто загубил ее пирог. Она сказала, что отошла за блюдом, чтобы переложить его, возвращается, глядь — батюшки, он весь в птичьих следах. Затоптал все напрочь.
Мак снова спросил:
— Что за Синий Мальчик?
— Ее дурацкий попугай.
Тетя Элнер сказала:
— Он не синий, скорее уж зеленый, если вы меня спросите. Ко всему прочему Бедняжка Тот, похоже, еще и дальтоник.
Норма задумалась.
— А по-моему, женщины дальтониками не бывают. По-моему, только мужчины… Мало того что Бедняжку Тот угораздило выйти замуж за пьяницу, так этой беды еще не хватало.
— Почему же она назвала его Синим Мальчиком, если он зеленый? — спросил Мак.
— Не знаю почему, вопрос не в этом. Вопрос в том, что он делал за пределами своей клетки? Она сказала, что ей пришлось его выбросить и начать все сызнова.
— Попугая?
— Нет, Мак, пирог.
Тетя Элнер сказала:
— Зачем уж так-то, от птичьих следов еще никто не умирал.
Норма посмотрела на нее с тревогой.
— Не знаю, как вы, но я бы нипочем не стала есть пирог, вдоль и поперек истоптанный заразной птицей. А вдруг она к тому же сделала на этот пирог свои дела? Ужас какой — чтобы все прихожане в одночасье слегли от неведомой птичьей болезни. И подумать только, на следующий же день с ней приключилась эта история с волосами. Она говорила, что когда Дарлин выпустила ее из сушилки и стала расчесывать, волосы вылезали целыми пригоршнями. Говорила, ей повезло, что вообще на голове хоть что-то осталось.
Тетя Элнер сказала:
— Птицы вовсю расхаживают у меня по столу, и ничего, не померла пока. По-моему, можно было просто стереть следы, и все.
— Так, напомните мне, пожалуйста, впредь не есть в одном доме. Короче, она говорила, что Дарлин вылила ей на голову слишком много перекиси и передержала вдобавок и еще что-то в этом роде. В прошлом году, если память мне не изменяет, она сотворила то же самое с племянницей Вербены.
— Одного не понимаю, почему вы продолжаете к ней ходить, — сказал Мак.
— Мак, а ты не думал, каково ей одной растить четверых? А все благодаря твоему милому дружку, который просто взял и дал деру, исчез в голубой дали с этой зубной медсестричкой, а ее оставил на мели с четырьмя крошками.
— Моему милому дружку? Норма, я всего-навсего пару раз сыграл с этим парнем в боулинг. Ему было двадцать лет. Я даже не помню, как он выглядел.
— Я скажу тебе, как он выглядел. Как преступник, вот как, сплошь в татуировках. И круглые глазки- горошины. Как ты умудрился связаться с такой темной личностью — выше моего понимания. Или тебе
