-Я совершенно серьезно говорю. – Продолжил незнакомец. Он положил между собой и хозяином пасеки, (оба сидели на полу, скрестив ноги) четыре серебряные монеты. Три из них были мексиканскими песо, серебряными кругляшками, распространившимися и прижившимися в Китае всего год назад, а одна – серебряным юанем, монетой гораздо большего диаметра. Старик Гао даже не понял, откуда незнакомец их достал, но ответ на этот вопрос не занимал его совсем, потому что перед ним лежало чуть-чуть больше его обычной годовой выручки. – Я плачу эти деньги, и хочу, чтобы кто-то приносил мне сюда еду. Я думаю, раз в три дня будет приемлемо.

Старик Гао ничего не ответил. Допив чай, он поднялся. Отбросив в сторону промасленную ткань полога, вышел наружу. Оглядев все одиннадцать ульев, выбрал тот, который содержал четыре вынимающиеся секции с сотами (и был единственным на всей пасеке) и подвел к нему незнакомца.

-Вот этот улей Ваш. – сказал он.

***

Растительные экстракты. Это же очевидно. Они действуют какое-то время, но оно всё равно подходит к концу, сколь бы ядовита субстанция ни была. Бедный Профессор Пресбери, натерпелся же он в последние дни своей жизни! Однако стоит признать, что выбранный им путь не был вовсе невежественным.

Занимаясь его делом, я исследовал всё: семена, стручки, коренья, даже порошок из сушеных листьев и стебля. Это была моя пища для ума, - я раздумывал, я выдумывал, я ломал голову, я рефлексировал, - под соусом из слов моего давнишнего учителя по математики: «любой интеллектуальной проблеме для решения достаточно лишь наличие интеллекта».

Всё что я брал от растения, - всё было смертоносным.

Я пытался выработать что-то из него, что не приводило бы к летальному исходу, однако мои методы были катастрофически неэффективны.

Это не было делом на три трубки. Первые времена я даже прикидывал в уме, сколько конкретно мне придется выкурить, (приготовившись скурить в общей сумме три сотни), как внезапно простая и содержательная идея, - нет, пока только намек, - указала мне направление. Способ обработки растений, позволяющий добиться удобоваримости для человеческого желудка.

В общих чертах, подобное исследование невозможно было провести в стенах моего кабинета на Бейкер-стрит. Вот так, осень 1903 стала переломным моментом в моей карьере. Я переехал в Суссекс и всю зиму читал. Мне было не важно, что попадало в мои руки: энциклопедии, монографии, памфлеты или пособия, - лишь бы это было издано на бумаге и касалось разведения пчел. В апреле 1904 мне, наконец, был доставлен от одного из местных фермеров первый выводок этих насекомых, и, подкованный лишь теоретическими знаниями, я помчался вперед.

Иногда я ловил себя на мысли, что удивлен, как Ватсон ни о чем не подозревает. Но опять же, это удивление не было искренним, потому что к умопомрачительной узколобости Ватсона я давно привык, и, признаться, иногда на нее рассчитывал. И всё равно, неужели он не догадывался, каково мне жить, когда нет необходимости расследовать какое-нибудь преступление, в какое мрачное уныние ввергает меня простаивание моего мозга.

Неужели он действительно поверил, что я отстранился от дел? Кому, как не ему, знать, каков я.

Он был у меня в гостях даже (если придерживаться строгих фактов), когда мне доставили посылку от фермера. Отойдя на почтительное расстояние, он наблюдал, как я пересаживаю пчел в подготовленный улей, - за этой длиннющим, перетекающим, жужжащим щупальцем, поместившимся в не такой уж и объемной коробке.

Он видел, что я вдохновлен, но ничего не сказал.

Годы потянулись своей чередой. На наших глазах развалилась Империя, доказало свою несостоятельность правительство; мы наблюдали отстраненно за бедными мальчишками, героически гибнущими в траншеях Фландрии. Моя точка зрения на мир и жизнь стала немного другой. Я осознал, что делаю не то, что правильно, а то, что способен сделать именно я.

Черты моего лица исказились до неузнаваемости. Пальцы, в основном суставы, распухли и ломили (хотя надо отдать должное моей закалке и моему иммунитету, приобретенному за время исследования ядов в лаборатории, - без них последствия многочисленных укусов, сопровождавших первые годы, были бы куда серьезнее). Ватсон, мой дорогой, неустрашимый и глупый Ватсон, исхудал, побледнел и поседел; его усы теперь почти сливались с кожей. Но моя решимость не изменилась ни на унцию. Я хотел завершить свои исследования. Тем более, что в них явно наблюдался прогресс.

Луга Саут Даунс, как никакое иное место, подошли для проверки моей первоначальной гипотезы. Я построил пасеку по своим собственным чертежам, ну и конечно, точно следуя указаниям, данными Лэнгстротом; не тешу себя мыслью, что избежал ошибок, свойственных начинающему пчеловоду, а что касается исследовательской работы, загубил один или два урожая, что, уверен, ни один из фермеров никогда не делал и вряд ли сделает в будущем. «Ядовитый улей», - так, думаю, назвал бы Ватсон рассказ, если бы стал описывать то, чем я был занят. По мне, так уж лучше бы он назывался «Тайна Завороженной Курсистки», - это привлекло бы больше внимания к собственно научной основе всего дела, если кому-то вдруг захочется изучить мои работы. (Дело в том, что Миссис Тэлфорд, повариха в местном Институте Женщин, не проконсультировавшись со мной, взяла с одной из полок в хранилище горшочек с медом и использовала его для печенья, - и я сперва гневно отчитал её, и сразу же, дабы загладить подобное поведение, пообещал лично приносить несколько горшочков непосредственно к ней на кухню. Естественно, урожай с уникальных ульев я теперь хранил в отдельном, запирающемся на ключ, шкафу).

Я заводил улей с датскими пчелами, в качестве эксперимента. С немецкими, с итальянскими, с кавказскими и со словенскими, с Краньско-Горы. Конечно, мое сердце обливалось кровью от мысли, что вся британская ветвь пчеловодства практически погибла. Мне посчастливилось найти и купить у старинного Аббанства в Сент-Элбэни крохотный улей с уцелевшей королевой, и я вкладывал все свои силы и эмоции в его восстановление.

Мой экспериментальный поиск необходимой породы пчел длился почти двадцать лет. В результате я пришел к выводу, что среди европейских пасек найти мне это не удастся (при условии, что такая порода вообще существовала в природе). Усугублялось это открытие еще и тем, что межконтинентальная почта не способна была в целости доставить улей с другого края света. Я должен был отправляться за ним сам. Для начала в Индию. А куда дальше, даже боюсь предположить.

Путешествие меня не пугало, в конце концов я уже поверхностно знал несколько азиатских языков.

Главное, что я должен был забрать собой из Англии – так это цветочную рассаду. Немного семян, немного сиропов и настоек. Всё.