— Видать, из строевиков?

— Бывший строевик, товарищ майор. В сороковом году окончил пехотное училище, служил на Украине.

— Знаю, знаю… Всё про тебя знаю. Солдатов Виктор Фомич. Верно? В боях под Киевом попал в окружение, был ранен. Так? Создал небольшой отряд народных мстителей, который позже влился в партизанский отряд подполковника Яснова… — Рагозин помолчал, добавил тихо: — Жаль Яснова. Я его ещё до войны знал. Умница был.

Солдатов ничего не ответил. Но и при слабом свете угасающих костров Пётр Максимович заметил, как увлажнились глаза молодого военного.

Партизаны ловко, сноровисто разгружали самолёт, на лесу на самодельных носилках выносили раненых. В полчаса всё было закончено. Самолёт разбежался и исчез в ночи. Рагозин обернулся к Солдатову.

— Показывай хозяйство, комиссар.

Партизанская база понравилась Петру Максимовичу.

Расположилась она в лесу. Добротные землянки хорошо замаскированы. Люди подтянуты, дисциплинированны. Настоящая воинская часть. Только вот обмундирование разношёрстное и партизанских бород изрядно.

— М-да, — резюмировал Рагозин. — Видать, неплохо потрудились вы с покойным Неновым. Трудновато мне придётся. Вообще-то, по совести говоря, тебе, комиссар, надо отрядом командовать, как строевику, а мне — комиссарить. Но приказ есть приказ.

Солдатов улыбнулся, испытующе посмотрел на Рагозина.

— Напрасно вы так о себе говорите, товарищ майор. Верно, вы партийный работник, но ведь и военный в прошлом.

Пётр Максимович рассмеялся.

— Всё обо мне разведал, комиссар! Молодец. «Большая земля» радировала? Хорошо. Так ты, наверное, знаешь тогда и об упразднении института военных комиссаров?.. И это тебе известно. Хе!.. Ты как бог Саваоф — всезнающ и всеведущ. И всё равно я буду звать тебя комиссаром, а не замполитом. Комиссар!.. Слово-то какое! Поэзия.

— Спасибо! — вдруг растрогался Солдатов. — Комисcap… действительно… В слове этом… Оно как песня революция, — замолчал и сконфузился.

— Ого, брат, так ты ещё ко всему прочему и лирик! Чего покраснел? Высоких чувств грех стыдиться.

В землянку вошла малюсенькая девушка в захлюстанном грязью пальтишке, подняла руку, чтобы откозырять, да так и рухнула на топчан. Солдатов кинулся к ней.

— Аня! Вернулась, — он напоил крохотную Анечку из котелка и, пока она аила, представил новому командиру отряда: — Наша разведчица. Дошлая, в игольное ушко пролезет, если надо… Устала, бедняжка.

Осушив дочти весь котелок, Аня коротко, по-детски, вздохнула, собравшись с силами, поднялась.

— В пять утра должен пройти эшелон с военнопленными… — Аня умоляюще уставила на Солдатова огромные голубые глаза, перевела взгляд на Рагозина и добавила: — Каждая минута дорога, товарищ новый командир Ясновского отряда.

— Ай да Аня! — Рагозин развёл руками. — У тебя, дочка, не глаза, а рентгеновская установка — насквозь видят. Сведения насчёт эшелона точные?

— Точные.

— Тогда поспеть надо, комиссар.

— Подрывники и группа прикрытия через десять минут отправятся на задание. До железнодорожного полотна, если не мешкать, чуть больше полутора часов ходу, — он взглянул на большие свои часы, похожие на дамскую пудреницу. — Сейчас два часа семнадцать минут… М-да! Впритык получается!

Через несколько минут подрывники и группа прикрытия выстроилась на небольшой полянке. Солдатов коротко представил нового командира. Рагозин поставил задачу: эшелон надо остановить, перебить охрану и освободить пленных. По обыкновению не удержался от шутки. Сказал в заключение:

— Срочно требуется подсадная утка. Кто умеет хорошо крякать по-немецки — два шага вперёд.

Из строя выступил щуплый человек в очках.

— Боец Ребровский до войны преподавал немецкий в институте иностранных языков.

— Добре. Но сегодня вы никакой не Ребровский; а ефрейтор Курт Мауль, понятно? Мигом облачайтесь в соответствующую фашистскую шкуру.

… Отряд форсированным маршем двигался к железнодорожному полотну. Люди спешили, не шли — почти бежали. И всё же мчались сломя голову. Впереди, и справа, и слева, действовали дозоры: возможность угодить в засаду практически была исключена. Добрые традиции оставил покойный Яснов. Слегка запыхавшийся Рагозин искоса поглядывал на комиссара. Тот шагал с каменным выражением лица — сердился па командира. Произошла между ними первая стычка. Пётр Максимович был кругом неправ, но всё же настоял на своём. Дело в том, что новый командир отряда пожелал возглавить операцию по освобождению военнопленных. Комиссар возражал, резонно говоря, что не дело командира кидаться в атаку на эшелоны. Никто не сомневается в храбрости нового командира. И если майор всё же настаивает на своём, то он, Солдатов, вынужден будет радировать об этом в штаб партизанского движения.

Пётр Максимович ответил, что комиссар неправ, есть человек, сомневающийся в храбрости командира, — он сам, майор Рагозин. Вернее, он хочет проверить, не разучился ли он быть храбрым. А уж больше он, честное слово, на такие авантюры пускаться не будет. И в штаб он просит обо всей этой истории не сообщать. Зачем лишний раз беспокоить очень запятых людей?

На том и порешили. Комиссар, однако, сердился на майора Рагозина, и это радовало Петра Максимовича. Хороший, значит, комиссар, заботливый, и военное дело толково знает.

В непроглядной тьме, взмыленные, по пояс в грязи, партизаны добрались, наконец, до опушки — метрах и полуторастах от неё проходила железнодорожная насыпь. На ней то и дело вспыхивал острый лучик карманного фонаря. Четверо партизан, переодетых в немецкую форму, во главе с новоявленным Куртом Маулем скользнули во тьму. Через несколько минут острый лучик вдруг взлетел вверх, погас, вновь зажёгся и замелькал в сторону опушки.

— Порядок, — облегчённо вздохнул Солдатов.

По его сигналу часть диверсионной группы скрытно подползла к насыпи со стороны опушки, другая заняла такую же позицию по другую сторону насыпи и чуть левее. «Действуют по всем правилам искусства, — удовлетворённо подумал Рагозин. — Да!.. А где же мост, о котором мне говорил сердитый мой комиссар?»

— Мост, мост где, комиссар? — произнёс он вслух.

Солдатом молча показал в темноту. Там действительно вроде бы виднелось нечто, похожее на ферму моста.

— Как с охраной?

— Тоже порядок. Пересмена часовых у них теперь только в шесть утра, а сейчас четыре часа пятьдесят пять…

Комиссар не договорил, прислушался — издали донеслось слабое постукивание колёс. Участок, где залегли партизаны, шёл на подъём. Паровоз тяжело дышал… Вот вспыхнули его огромные глазищи…

Всё произошло быстро и ловко, как в приключенческом кинофильме.

На насыпь выскочил «Курт Мауль» с переодетыми в немецкую форму партизанами, замахал красным фонариком, для привлечения внимания машиниста выпустил в небо короткую очередь. Машинист включил экстренное торможение — паровоз окутался паром, загромыхали буфера. «Курт Мауль» размахивал флажком, орал по-немецки во всю глотку:

— Стой! Впереди лопнул рельс… Авария!..

Из паровозной будки вылез машинист в сопровождении двух автоматчиков, с пистолетом в руках подбежал офицер — начальник охраны.