перемешались, и они не знали, которое пылает в тучах, которое в дыму. Соломенное солнце исчезло. Красное солнце стало спускаться за край горизонта. Оно как будто входило внутрь, врубалось в земную твердь своим пламенным, красным и круглым топором. Таинство брака совершилось в природе. Красное солнце слилось с землей.

Три ночи Яррий и Ронта ночевали у Гррамов. Черные люди дружески относились к молодому Анаку. Они заставили его выдрать по клочку шерсти из каждой квадратной головы. Яррий еще раз ходил с ними на диких козлов, уже не ночью, а днем. Но козлы оказались слишком осторожны, и охотники не смогли подобраться к ним так близко, как надо. Зато на обратном пути он очень удивил Гррамов своим барканом. Это было орудие для охоты на птиц. Оно состояло из шести костяных шариков, привязанных на ремешках. Ремешки были с другого конца связаны вместе в пучок.

Яррий пустил это орудие в стаю уток, пролетевших над его головой. Баркан развернулся налету, и шарики встали порознь на тонких ременных лучах. Как будто огромная лапа растопырилась в воздухе и летела на птиц. Утки испугались и потеряли голову. Баркан налетел сбоку. Одна из уток шарахнулась влево, потом вправо, задела крылом баркан. Тотчас же костяные пули обрушились на ее тело, и ременные лучи захлестнулись. Она грянулась на землю и по дороге неизвестно как задела еще другую и увлекла с собой.

Гррамы смотрели с удивлением и страхом на этот род охоты, новый и непонятный. Они даже боялись подходить к убитым птицам, и когда Яррий размотал баркан и поднес младшему охотнику, тот с криком отскочил в сторону, как будто от змеи. Загонщик оказался храбрее. Он осторожно взял баркан пальцами за кончик ременного пучка, поднял вверх и стал рассматривать на расстоянии, как опасную гадину. Баркан не шевелился. Тогда загонщик понемногу осмелел и стал перебирать пальцами ременные лучи. Он попробовал даже бросить баркан вверх, но ремешки спутались и не развернулись колесом. Баркан упал вниз почти на его голову. Он сморщил лоб от гнева или от размышления. Потом подобрал несколько маленьких круглых камешков, зажал их в горсть и попробовал метнуть в другую стаю уток, пролетавшую вверху. Камни полетели в разные стороны и упали вниз. И на этот раз один из камней больно задел другого охотника, очень толстого и черного. Они чуть не подрались из-за этого.

Мальчишки оказались переимчивее взрослых. Они сделали себе палки по образцу дротика, заострили их на огне и целый день упражнялись в навесном метании, по примеру Яррия. У них был очень верный глаз. И почти сразу они стали попадать в ствол дерева, служивший им мишенью.

Три девчонки, которые были в племени, ходили неотступно за Ронтой. Ее белая кожа служила для них предметом неистощимого любопытства. Они дотрагивались до ее рук и плеч и даже терли их пальцами, как будто хотели стереть светлый налет и вывести наружу здоровую черную кожу. И, наконец, один раз они принесли из костра мелкого угля и пепла и хотели зачернить ими светлое тело Ронты. Оно, очевидно, казалось им некрасивым или неприличным. Ронта даже обиделась, потом рассмеялась. Она пробовала учить их анакским словам, но они не могли выговаривать ясно и путались, и будто давились анакскими звуками. И каждое слово у них выходило гортанно и сбивалось на 'груарр'.

После Гррамов они плыли шесть дней, останавливаясь только на ночные часы. Река стала широкая, как море. Берега сделались ниже. Вместо высоких Яров и обрывистых скал были пологие склоны. Леса стали иные. Липа и бук заменились осиной и ольхой. Везде тянулись заросли кустов, ореховых и ивовых, густых, непроходимых. Зато отдельные буки, липы и клены стояли огромные, развесистые, как шатры.

На шестом ночлеге произошла их первая ссора. В тот вечер они пристали к берегу в обычное время и скоро изжарили мясо на ужин. Костер догорел, они не прибавили дров. Они сидели рядом под липой, широкой, как туча. Звезды тихо мерцали. И в ветвях липы над их головой защелкал Бульбуль, серая птичка, у которой в горле поет живая дудочка. Этой дудочке подражают анакские дети на своих камышовых свирелях. И почти безотчетно Яррий протянул руку и привлек Ронту к себе на грудь. Она сначала покорилась, и скоро руки Яррия стали смелее. Оба они не отдавали себе ясного отчета в своих чувствах и действиях. Но через минуту Ронта вырвалась и отодвинулась в сторону.

Яррий не сделал попытки удержать ее. Было темно под деревом. Они сидели, на глядя друг на друга.

— Ронта, — наконец окликнул Яррий.

— Я, — отозвалась девушка неохотно и не сразу.

— Отчего ты такая?

— Такая, — повторила девушка уныло и негромко. И в голосе ее звучало подтверждение.

Яррий повернул к ней лицо и стал рассматривать ее в темноте. В тусклом мерцании звездного света, проходившего сквозь листву, она показалась ему страшно маленькой, не больше ребенка.

Руки его только что обнимали ее тело и, как будто, еще ощущали ее острые плечи.

— Ты как Милка, — сказал он, наконец, неуверенным тоном.

— Милка — сестра моя, — отозвалась Ронта грустно.

— Как сестра? — спросил Яррий с минутным удивлением.

— Мы все были сестры, — сказала Ронта грустно.

— Все равно, — сказал Яррий, — долгие годы пройдут, и Милка не будет еще сидеть в роще кленовой.

— Я тоже не буду, — сказала Ронта тихо, и голос ее прозвучал как будто упреком. Они больше ничего не сказали, но в эту ночь, противно привычке своей, они спали порознь.

Яррий, впрочем, не спал. Он ходил взад и вперед с копьем в руках по зеленому берегу, как будто дозором. То смотрел по сторонам, не крадется ли хищник, то думал и сам не знал, о чем, но ему было грустно. И временами ему казалось, что враг Юн, которого он оставил сзади на столько дней пути, уже тут, близко и крадется сквозь тьму. И он поворачивался назад и стискивал копье, готовый нанести удар в немое пространство.

На следующее утро они не отправились в путь. Яррий вытащил челнок выше и стал зарывать в песок, по обычаю пловцов. Ронта сначала ему помогала, а потом спросила:

— Разве мы не поедем сегодня дальше?

Яррий поднял голову и вяло сказал:

— Зачем?

И Ронта сказала:

— Ты обещал мне показать синее море и великанов с клыками, как у мамонта.

И Яррий покачал головой и сказал:

— Я не поеду, я устал.

Ронта немного подождала, потом подошла и положила ему руки на плечи.

— Ты сердишься, Яррий? — спросила она.

И так же просто и грустно Яррий ответил:

— Я не знаю.

Две недели они прожили здесь, не трогаясь с места. Странная это была жизнь. Место было удобное, обильное пищей. В кустах на опушке созрели ягоды, черные и красные и еще другие — желтые, крупно- зернистые, пахучие и сладкие. Таких ягод не было в земле Анаков. Они росли по мокрым местам, на низеньких кустиках. И еще были ягоды, голубые, с легким пушком; они висели большими кистями и стлались по земле. И сколько бы их ни есть, нельзя было наесться до сыта. Только в ушах начинало шуметь, и светлые искры плясали в глазах, как будто от Хума.

В желтых холмах, поодаль от реки, было много кроликов. Рядом с их становищем в Дадану впадал ручей, узкий, почти пересохший от летнего зноя. Но, несмотря на мелководье, в ручье было много рыбы. Она входила из реки и шла вверх, обезумев от жажды нереста. Она была крупная, с блестящей чешуей. Рыба перепрыгивала с камня на камень, сверкая серебряным боком, иногда выбрасывалась на траву. Ее можно было ловить просто руками.

Солнце светило так же ясно и безоблачно, как и на летовьях Анаков по Калаве и по Сарне. Снизу, от