заключалась в том, что этот болван обучался, как все военно-морские офицеры, искусству навигации по звездам. Но в первый же день похода Ходжсон признался, что не может определить их местоположение или проложить курс к лагерю в море без секстанта, а единственный оставшийся в экспедиции секстант по- прежнему находился во владении капитана Крозье.

Одной из причин, побудивших Хикки, Мэнсона, Эйлмора и Томпсона вернуться назад и выманить Крозье и Гудсера на лед, было желание каким-нибудь образом заполучить этот чертов секстант, но здесь природная смекалка подвела Корнелиуса Хикки. Они с Дики Эйлмором так и не сумели придумать ни одной мало-мальски убедительной причины для того, чтобы Бобби Голдинг попросил Крозье взять с собой секстант, — и потому они решили под пытками заставить ирландского джентльмена написать в лагерь записку с требованием прислать ему инструмент, но в конечном счете, увидев своего мучителя поверженным на колени, Хикки предпочел убить его на месте.

Поэтому, как только они нашли открытую воду, молодой Ходжсон стал им не нужен, даже в качестве упряжного, и Хикки положил предать лейтенанта быстрой и милосердной смерти.

Для подобной цели отлично сгодился пистолет и запасные патроны Крозье. В первые дни после возвращения к месту стоянки с Гудсером и запасом провианта Хикки разрешал Эйлмору и Томпсону держать при себе два захваченных дробовика — в распоряжении самого Хикки находился третий, полученный от Крозье в день их отбытия из лагеря Спасения, — но потом решил, что лишнее оружие в отряде ни к чему, и приказал Магнусу выбросить дробовики в море. Так оно было лучше: король Корнелиус Хикки владел пистолетом, распоряжался единственным дробовиком и патронами и повелевал неотлучно находившимся при нем Магнусом Мэнсоном. Эйлмор, знал Хикки, был слабаком, знающим жизнь только по книгам, и прирожденным заговорщиком, а Томпсон неотесанным хамом и выпивохой, не заслуживающим доверия, — подобные вещи Хикки чувствовал инстинктивно и понимал благодаря своему острому природному уму, — и потому, когда в первых числах сентября запас провианта в виде останков Ходжсона подошел к концу, он приказал Магнусу сшибить двух вышеназванных мужчин головами, связать и притащить, оглушенных, к месту, где Хикки в присутствии дюжины остальных своих подчиненных произвел над ними короткий суд, признал Эйлмора и Томпсона виновными в подстрекательстве и заговоре против командира и товарищей и убил обоих выстрелом в затылок.

В случае со всеми тремя жертвами, принесенными для общего блага, — Ходжсоном, Эйлмором и Томпсоном, — проклятый врач, Гудсер, отказался выполнять свои обязанности главного прозектора.

За каждый такой отказ командору Хикки приходилось определять строптивому врачу наказание. Гудсер подвергся наказанию уже трижды и еле волочил ноги сейчас, когда они, вынужденные обстоятельствами, снова высадились на берег.

Корнелиус Хикки верил в удачу — свою собственную удачу, — и по жизни ему всегда везло, но, если вдруг удача отворачивалась от него, он всегда был готов своими силами придать событиям счастливый поворот.

В данном случае, когда они обогнули огромный мыс на юго-западной стороне острова Кинг-Уильям — при возможности идя под парусом, гребя изо всех сил, когда каналы поблизости от берега сужались, — и увидели впереди сплошной паковый лед, Хикки приказал вытащить лодку на берег, и они снова погрузили полубаркас на сани.

Он не видел необходимости напоминать своим людям о том, как им повезло. В то время как люди Крозье почти наверняка умерли или умирали в лагере Спасения — либо на паковом льду пролива к югу от него, — немногие избранные под водительством Хикки преодолели уже более двух третей, а возможно, и полных три четверти пути к лагерю «Террор» и всем оставленным там продовольственным запасам.

Хикки решил, что руководителю такого ранга — правящему королю экспедиции Франклина — не пристало идти в упряжи, — вдобавок благодаря ему (и только ему) люди сытно питались и не могли жаловаться на болезни или нехватку сил, — и потому часть пути он положил сидеть на корме полубаркаса, погруженного на сани, позволяя дюжине своих уцелевших подданных, за исключением одного только хромающего Гудсера, тащить оные по льду, гальке и снегу, пока они огибали северную оконечность мыса.

Последние несколько дней Магнус Мэнсон ехал с ним в полубаркасе — не просто потому, что теперь все признали в Магнусе супругу царствующего короля, а равно Великого Инквизитора и Палача. У бедного Магнуса опять заболел живот.

Хромой Гудсер все еще оставался в живых главным образом по той причине, что Корнелиус Хикки панически боялся болезней и инфекций. Недуги, поражавшие людей в лагере Спасения и раньше, — в особенности сопровождавшаяся кровотечениями цинга, — внушали помощнику конопатчика отвращение и ужас. Он нуждался во враче, который ухаживал бы за ним, хотя пока у него не наблюдалось никаких симптомов болезни, которой столь страшно мучились остальные.

Члены упряжной команды Хикки — Морфин, Оррен, Браун, Данн, Гибсон, Бест, Джерри, Уорк, Сили и Стрикленд — тоже не обнаруживали никаких признаков цинги теперь, когда они снова питались свежим или почти свежим мясом.

Один только Гудсер выглядел совершенно больным (помимо того, что хромал по понятным причинам), каковое обстоятельство объяснялось тем, что этот болван упорно продолжал питаться остатками галет и водой. Хикки понимал, что скоро ему придется вмешаться в дело и заставить врача перейти на более здоровый, противоцинготный рацион — самыми полезными и питательными были такие мясистые части человеческого тела, как бедро, голень, предплечье и плечо, — дабы тот не умер из-за своего собственного ослиного упрямства. В конце концов, докторам положено знать такие вещи. На черствых галетах и воде может прожить крыса за неимением другой пищи, но уж никак не взрослый мужчина.

Чтобы не допустить смерти врача, Хикки давно забрал у него из сумки все медикаменты и сам присматривал за ними, позволяя Гудсеру давать лекарства Мэнсону или остальным только под своим строгим наблюдением. Он также позаботился о том, чтобы доктор не имел доступа к ножам, а пока они плыли в лодке, всегда приставлял к нему одного из мужчин, который следил за тем, чтобы Гудсер не бросился за борт.

До сих пор врач не обнаруживал никакой склонности к самоубийству.

Желудочные боли у Магнуса теперь стали такими сильными, что он не только ехал вместе с Хикки в полубаркасе днем, но и порой не спал ночью. Хикки не помнил, чтобы друг когда-нибудь прежде мучился бессонницей.

Разумеется, причиной недомогания были крохотные пулевые ранения, и теперь Хикки заставлял Гудсера ежедневно обрабатывать их. Врач утверждал, что раны поверхностные и никаких воспалительных процессов в них не происходит. Он показал и Хикки, и простодушному Магнусу, который задрал рубаху и с тревогой вглядывался в свой живот, что мышечные ткани в области желудка у него по-прежнему розовые и здоровые.

— Тогда откуда боль? — настойчиво спросил Хикки.

— Это обычное дело при любом ушибе — особенно при сильном ушибе мышц, — ответил врач. — Место ушиба может болеть несколько недель. Но это не опасно и уж тем более не представляет угрозы для жизни.

— Вы можете удалить шары? — спросил Хикки.

– Корнелиус, — прохныкал Магнус, — я не хочу, чтобы меня оскопили.

– Я имею в виду пули, милый, — сказал Хикки, потрепав великана по руке. — Маленькие пули, что засели у тебя в животе.

– Возможно, — сказал Гудсер. — Но лучше не пытаться. По крайней мере, пока мы на марше. В ходе операции потребуется разрезать мышечную ткань, которая уже почти зажила. Может статься, потом мистеру Мэнсону придется пролежать несколько дней… и всегда существует высокий риск сепсиса. Если мы все-таки решим удалить пули, мне было бы гораздо удобнее сделать это в лагере или на самом корабле. Чтобы после операции пациент мог провести в постели несколько дней или дольше.

– Я не хочу, чтобы у меня болел живот, — пророкотал Магнус.

– Ну конечно не хочешь, — сказал Хикки, гладя своего дружка по могучей груди и плечам. — Дай ему морфина, Гудсер.

Магнус всегда с удовольствием проглатывал свою ложку морфина, а потом с час сидел на носу полубаркаса с блаженной улыбкой, прежде чем засыпал.