мачты, доктор?

Даже при тусклом свете фонаря я видел две мачты, торчащие над каждым судном. В парусиновом тенте были искусно прорезаны и аккуратно обметаны отверстия для них. Я сообщил капитану о своих наблюдениях.

– Очень хорошо, — сказал он, без малейшего намека на снисходительность в голосе.

– А эти разборные мачты не разобрали намеренно? — спросил я, скорее с целью показать, что я внимательно слушал все предшествовавшие пояснения, нежели по какой-либо иной причине.

– Они не разборные, доктор Гудсер. Это мачты люгерного вооружения… или, возможно, они известны вам под названием гафельных. Они постоянные. И вы видите рули под кормой? И выступающие кили?

Я видел.

– Из-за рулей и килей эти лодки нельзя волочить по льду, как вельботы? — осмелился предположить я.

– Совершенно верно. Вы правильно диагностировали проблему, доктор.

– Разве рули нельзя снять, капитан?

— В принципе, можно, доктор Гудсер. Но выступающие кили… их вдавит в днище или, наоборот, вырвет из него при прохождении через первую же торосную гряду, не правда ли?

Я снова кивнул и положил руку в рукавице на планширь.

– Мне кажется или эти четыре судна действительно несколько короче вельботов?

– У вас отличный глазомер, доктор. Двадцать восемь футов длины против тридцати у вельботов. И они тяжелее. Вдобавок у них прямоугольная корма.

Я только сейчас заметил, что у этих двух лодок, в отличие от вельботов, имеются резко выраженные нос и корма. Ничего похожего на каноэ.

— Скольких человек вмещает тендер? — спросил я.

– Десятерых. Это восьмивесельное судно. На нем хватит места для незначительного количества припасов и останется место, чтобы всем укрыться внизу во время шторма, даже в открытом море. За счет двух мачт парусность у тендеров вдвое больше, чем у вельботов, но, если нам придется подниматься по реке Бака, «большой рыбной», от тендеров будет меньше толка, чем от вельботов.

– Почему? — спросил я, чувствуя, что мне уже следует знать ответ, что капитан уже объяснял мне.

– У них осадка больше, сэр. Давайте взглянем на следующие две лодки… ялы.

Я рассмотрел следующие два судна.

— Они, похоже, длиннее тендеров, — заметил я.

– Так и есть, доктор. Тридцать футов длиной… как вельботы. Но они тяжелее, доктор. Даже тяжелее тендеров. Тащить ялы по льду на санях — дело очень трудное, уверяю вас. Мы и досюда-то еле-еле доволокли их. Вполне возможно, капитан Крозье предпочтет оставить ялы здесь.

– В таком случае не стоило ли просто оставить их у кораблей? — спросил я.

– Нет, — помотал головой Фицджеймс. — Нам необходимо выбрать такие судна, на которых у сотни человек больше шансов продержаться несколько недель или месяцев в открытом море или даже на реке. Вам известно, доктор, что эти лодки — все эти лодки — оснащаются по-разному для морского и речного плавания?

Теперь настала моя очередь помотать головой.

— Неважно, — сказал капитан Фицджеймс. — Мы подробно разберем различия между речной и морской оснасткой судна как-нибудь в другой раз — предпочтительно теплым солнечным днем, когда будем находиться далеко к югу отсюда. Теперь оставшиеся восемь лодок… Первые две — это полубаркасы. Следующие четыре — корабельные шлюпки. И последние две — ялики.

— Ялики вроде значительно короче остальных, — заметил я. Капитан Фицджеймс попыхал своей зловонной трубкой и кивнул, словно я изрек некий перл мудрости из Священного Писания.

— Верно, — печально сказал он. — Длина яликов всего двенадцать футов против двадцати восьми у полубаркасов и двадцати двух у корабельных шлюпок. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не оснащаются мачтами и парусами, и все они маловесельные. Боюсь, людям в них придется туго, коли мы выйдем в открытое море. Я не удивлюсь, если капитан Крозье решит оставить их здесь.

«Открытое море?» — подумал я. Мысль о плавании на любом из этих суденышек по любой акватории шире реки «большой рыбной», представлявшейся мне подобием Темзы, никогда прежде не приходила мне в голову, хотя я не раз присутствовал на различных совещаниях, где обсуждалась такая возможность. Глядя на маленькие и довольно хрупкие на вид полубаркасы, ялики и шлюпки, я подумал, что людям, вышедшим на них в море, останется лишь провожать взглядом двухмачтовые тендеры и одномачтовые вельботы, скрывающиеся за горизонтом.

Но люди на маломерных суденышках будут обречены. Как людей разделят на команды? Или капитаны уже определили состав команд, втайне от всех?

И к какой лодке приписали меня — на какую участь обрекли?

— Если мы решим воспользоваться лодками малого размера, мы будем тянуть жребий, кому на какую сесть, — сказал капитан. — Места же в тендерах, ялах и вельботах будут распределены между санными командами.

Должно быть, я испуганно уставился на него.

Капитан Фицджеймс рассмеялся хриплым смехом, перешедшим в надсадный кашель, и выбил золу из трубки, постучав чашечкой о башмак. Ветер усилился, и стало очень холодно. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, хотя знал, что уже за полночь. Стемнело часов семь назад, самое малое.

— Не беспокойтесь, доктор, — тихо проговорил он. — Я не прочитал ваши мысли. Просто догадался, о чем вы думаете, по вашему выражению лица. Как я сказал, в случае с малыми лодками мы станем тянуть жребий, но, возможно, малыми лодками мы вообще не воспользуемся. Так или иначе, мы никого не бросим. Мы свяжем суда тросами, коли выйдем в открытое море.

Я улыбнулся, надеясь, что в тусклом свете фонаря капитан увидит мою улыбку, но не мои кровоточащие десны.

– Я не знал, что парусные суда можно привязывать к непарусным, — сказал я, снова обнаруживая свое невежество.

– Как правило, нельзя, — сказал капитан Фицджеймс. Он легко похлопал меня по спине — я едва почувствовал прикосновение сквозь многочисленные слои одежды. — Теперь, доктор, когда вы узнали секреты, касающиеся мореходных качеств всех восемнадцати лодок в составе нашего маленького флота, не пора ли нам вернуться? Сейчас довольно холодно, и мне надо немного поспать, прежде чем отправиться на обход постов в четыре склянки.

Я покусал губу, чувствуя вкус крови.

— У меня один последний вопрос, капитан, если вы не возражаете.

— Нисколько не возражаю.

— Когда именно капитан Крозье решит, какие лодки мы возьмем, и когда мы спустим выбранные лодки на воду? — спросил я. Голос мой звучал хрипло.

Капитан немного переместился в сторону и теперь вырисовывался черным силуэтом на фоне костра, горевшего возле палатки, где размещалась матросская столовая. Я не видел его лица.

— Я не знаю, доктор Гудсер, — сказал он после долгой паузы. — Да и сам капитан Крозье вряд ли знает. Возможно, нам повезет, и лед вскроется через несколько недель… в таком случае я самолично доставлю вас к острову Баффина. Или, возможно, мы спустим какие-то из этих лодок на воду в устье «большой рыбной» через три месяца… может быть, мы еще успеем добраться до Большого Невольничьего озера и расположенного там поселения до наступления зимы, даже если достигнем реки только к июлю.

Он похлопал по изогнутому борту ближайшего полубаркаса. Я исполнился странной тихой гордости от сознания, что способен распознать в лодке полубаркас.

Или это один из двух ялов?

Я старался не думать о состоянии Эдмунда Хора и об участи, которая ожидает всех нас, если мы не начнем трудное восьмисотпятидесятимильное путешествие вверх по реке Бака — носящей также название «большая рыбная» — через три месяца. Едва ли кому-нибудь из нас удастся выжить, коли мы тронемся в