Коллинз застонал и пошевелился.

Теперь Гудсер работал так быстро, как только мог, торопясь закончить самую тяжелую часть операции, пока мужчина окончательно не пришел в сознание.

Содранная правая половина лица висела у плеча Коллинза, точно спущенная карнавальная маска. Гудсер невольно вспомнил многочисленные аутопсии, в ходе которых он срезал кожу и мышцы лица и откидывал на макушку черепа, словно мокрую тряпку.

Он велел Ллойду натянуть длинный лоскут лицевой кожи повыше и потуже — ассистент отошел на пару шагов, чтобы извергнуть содержимое желудка на пол, но сразу же вернулся, вытирая липкие пальцы о шерстяной жилет, — и Гудсер быстро пришил сорванную часть лица к толстому лоскуту кожи и мяса сразу под линией редеющих волос.

Спасти второму лоцману глаз он не мог. Он попытался поставить глазное яблоко на место, но мешали осколки раздробленной подглазничной кости. Гудсер извлек осколки, но само глазное яблоко было слишком сильно повреждено.

Он взял ножницы из трясущейся руки Ллойда, перерезал глазной нерв и бросил глаз в ведро, уже наполненное кровавыми лохмотьями кожи и клочьями мяса.

— Держите фонарь ближе, — приказал Гудсер. — Прекратите трястись.

Удивительно, но часть века уцелела. Гудсер оттянул веко книзу и проворно пришил к лоскуту кожи под глазницей — на сей раз мелкими, частыми стежками, ибо данному шву предстояло служить многие годы.

Если Коллинз выживет.

Сделав все, что в настоящий момент представлялось возможным сделать с изуродованным лицом второго лоцмана, Гудсер занялся ожогами и ранами от когтей. Ожоги оказались поверхностными. Раны от когтей были достаточно глубокими, чтобы в них местами проглядывали белые кости грудной клетки — зрелище, неизменно шокирующее.

Велев Ллойду левой рукой накладывать мазь на ожоги, а правой держать фонарь поближе, Гудсер промыл раны, стянул края разорванных мышц и наложил швы где мог. Если огонь успел своевременно остановить кровотечение, вполне возможно, в теле второго лоцмана осталось достаточно крови, чтобы он сумел выжить.

В лазарет вносили других пострадавших, но только с ожогами — порой серьезными, но не представлявшими угрозы для жизни, — и теперь, когда Гудсер оказал Коллинзу первую помощь, он повесил фонарь на медный крюк над столом и велел Ллойду заняться остальными: промывать ожоги водой, накладывать мазь и повязки.

Он уже заканчивал с Коллинзом — давал очнувшемуся и пронзительно кричавшему мужчине опиум, чтобы тот заснул, — когда заметил капитана Фицджеймса, стоявшего рядом.

Капитан был весь в крови и копоти, как и врач.

— Он будет жить? — спросил Фицджеймс.

Гудсер положил скальпель на стол и развел руками, словно желая сказать: «Одному Богу известно». Фицджеймс кивнул.

— Пожар потушен, — сказал капитан. — Я подумал, вы должны знать.

Гудсер кивнул. За последний час он ни разу не вспомнил о пожаре.

– Ллойд, мистер Даунинг, — сказал он. — Будьте добры, перенесите мистера Коллинза вон на ту койку, что стоит ближе всех к передней перегородке. Там самое теплое место.

– Мы потеряли весь инвентарь из кладовой плотника, — продолжал Фицджеймс, — а также значительную часть продуктов, хранившихся в упаковочных клетях в носовой части, и запасов муки в мучной кладовой. По моим оценкам, треть остававшихся у нас консервов и провианта в бочках погибла в огне. И мы уверены, что трюм сильно пострадал от пожара, хотя туда еще не спускались.

– Как начался пожар?

– По всей видимости, Коллинз или один из его людей уронил фонарь, когда зверь внезапно выпрыгнул из люка, — сказал капитан.

— А что случилось с этим… существом? — спросил Гудсер. Внезапно он почувствовал такую слабость, что схватился за край залитого кровью операционного стола, чтобы не упасть.

— Надо полагать, оно ушло с корабля тем же путем, каким пришло, — сказал Фицджеймс. — Спустилось обратно через носовой люк и скрылось через какой-то пролом в корпусе. Если только не затаилось в трюме. Я поставил вооруженных людей возле всех люков. На средней палубе так холодно и дымно, что нам придется сменять часовых каждый час… Коллинз лучше других разглядел зверя. Вот почему я пришел… хотел узнать, можно ли поговорить с ним. Все остальные видели лишь неясную фигуру за стеной огня — глаза, клыки, когти, белую массу или черный силуэт. Лейтенант Левеконт приказал морским пехотинцам открыть по нему стрельбу, но никто не видел, ранен ли он. Вся палуба за кладовой плотника залита кровью, но мы не знаем, есть ли там кровь зверя. Я могу поговорить с Коллинзом?

Гудсер помотал головой:

— Я только что дал второму лоцману опиат. Он будет спать много часов подряд. Я понятия не имею, проснется ли он вообще. У него мало шансов выжить.

Фицджеймс снова кивнул. Капитан выглядел таким же измученным, каким чувствовал себя врач.

– А что насчет Данна и Брауна? — спросил Гудсер. — Они пошли к носовому люку вместе с Коллинзом. Вы нашли их?

– Да, — мрачно сказал Фицджеймс. — Они живы. Они убежали по коридору справа от мучной кладовой, когда начался пожар и чудовище набросилось на бедного Коллинза. — Капитан вздохнул. — Дым внизу рассеивается, мне нужно спуститься с несколькими людьми в трюм, чтобы вынести оттуда тела инженера Грегори и кочегара Томми Плейтера.

– О господи, — сказал Гудсер.

Он сообщил Фицджеймсу про руку, которую видел на пороге угольного бункера.

– Я не заметил, — сказал капитан. — Я так спешил добраться до носового люка, что не смотрел под ноги — только вперед.

– Мне тоже следовало бы смотреть вперед, — уныло сказал врач. — Я врезался в пиллерс или стойку.

Фицджеймс улыбнулся.

– Я вижу. Врач, исцели себя сам. У вас глубокая ссадина поперек лба и лиловая шишка размером с кулак Магнуса Мэнсона.

– Правда? — Гудсер осторожно дотронулся до лба. Пальцы после прикосновения остались липкими, хотя он нащупал толстую корку запекшейся крови на огромной шишке. — Я зашью ссадину перед зеркалом или попрошу Ллойда сделать это позже, — устало сказал он. — Я готов идти, капитан.

– Куда, мистер Гудсер?

– В трюм, — сказал врач, подавляя приступ тошноты, вызванный одной этой мыслью. — Посмотреть, кто там лежит в угольном бункере. Возможно, он еще жив.

Фицджеймс посмотрел ему в глаза.

— Наш плотник, мистер Уикс, и его помощник Уотсон пропали, доктор Гудсер. Они работали в угольном бункере по правому борту, заделывали пролом в корпусе. Но они наверняка мертвы.

Гудсер мысленно отметил обращение «доктор». Фицджеймс крайне редко называл так корабельных врачей, даже Стенли и Педди, главных врачей. Они — и Гудсер — всегда оставались просто «мистерами» для аристократа Фицджеймса.

Но не на сей раз.

– Мы должны спуститься в трюм и проверить, — сказал Гудсер. — Я должен спуститься в трюм и проверить. Возможно, один или другой еще живы.

– Возможно, наш зверь тоже жив и поджидает нас там, — негромко проговорил Фицджеймс. — Никто не видел и не слышал, чтобы он покидал корабль.

Гудсер устало кивнул.

– Можно мне взять с собой мистера Даунинга? — спросил он. — Возможно, мне потребуется, чтобы кто-нибудь держал фонарь.

– Я пойду с вами, доктор Гудсер, — сказал капитан Фицджеймс. Он поднял фонарь, принесенный