Владимировна, рослая, пышная, с роскошными темно-каштановыми вьющимися волосами красавица лет тридцати, и ее кузина Маша, девушка как будто без достоинств, во всяком случае, внешне не столь яркая, как Дарья Владимировна или Надя, но, судя по тому, что она только недавно вышла с отличием из курсов, очень разумная. На остроумные шутки Вельдбрехта она не смеялась так очаровательно звонко, как это получалось у Дарьи Владимировны, а только улыбалась, показывая красивые зубки. Если эта группа и была шумной, то меньше всего благодаря Маше. Говорила Маша взвешенно, всегда вполголоса. Своими манерами она напоминала Надю, но рассудительностью, пожалуй, и превосходила ее. Удивительно, но друг к другу Надя и Маша отнеслись без интереса и даже сразу же почувствовали какое-то взаимное нерасположение. Неслучайно теперь они оказались на противоположных концах их нестройного шествия.

Компания вышла на премиленькую лужайку вблизи «шкеры», как называл Воротынцев этот берег. Там их уже поджидал вполне прилично сервированный коврик. Возле коврика стоял Григорий и время от времени взмахивал над ним салфеткой. Здесь же задумчиво прохаживался со своею гармонью Алексей и тихонько брал аккорды. А на траве, чуть в сторонке, сидела Дуня и вертела в руках какой-то полевой цветочек. Увидев приближающихся господ, она проворно вскочила. А Алексей сейчас лихо врезал что-то из своего репертуара.

— Как здесь мило! — воскликнула Фелиция Болеславовна. — Сколько лет уже приезжаем сюда и не знали, что тут есть такой очаровательный уголок. Вы просто волшебник, Александр Вонифатиевич. Как вам удалось отыскать это местечко?

— Да вот, забрел как-то однажды… Я же тут уже все обошел, все закоулки облазил, — начал входить в роль Александр Вонифатиевич. Но он и правда бывал уже здесь.

— О, да тут целое пиршество! — раздался радостный бас Аничкова. — Вы нас балуете, Александр Вонифатиевич. А мы коли разбалуемся, так нас и не уймешь тогда.

— Конечно, Александр Вонифатиевич, вам бы поскромнее все это устроить. Уж больно вы шикарно! — поддержал Аничкова Вельдбрехт, причем незаметно для прочих подмигнул Александру Вонифатиевичу.

Тот понял это как сигнал к началу игры.

— А мне для дорогих друзей ничего не жалко! — как купец в трактире, громко и вальяжно произнес он. — Я все отдам, если надо! Я такой. Да и разве сегодня обыкновенный день?.. День-то какой… Ради такого случая… ради Надежды Романовны… я готов на все… я не постою…

— Александр Вонифатиевич, пожалуйста, не надо, — попросила Надя. Этот его напускной разудалой тон был ей очень неприятен. Кроме того, ее сильно тяготила обязанность быть здесь центральным персонажем — невестой.

— Наденька, — обратилась к ней Дарья Владимировна, — не лишайте Александра Вонифатиевича возможности показать свое молодечество. Мужчины все в душе такие гусары! Они это очень любят. Правда, дорогой? — повернулась она к мужу.

— Конечно, душа моя. Особенно если гусарить на чужой счет. Это мы страсть как любим, — ответил Аничков в шутку и вовсе не подозревая, что слова его могут здесь кого-то сконфузить.

— Дарья Владимировна, вы совершенно правы, — тотчас вмешался Воротынцев. — Все мы кутилы и моты. Однако, господа, пора бы перейти к делу. Александр Вонифатиевич, вы позволите начинать?

Александр Вонифатиевич, конечно, ничего не имел против. Все стали размещаться вокруг коврика. Особенно живописно устроилась на траве Дарья Владимировна, показывая нижнюю кружевную юбку, туфельки и ажурные чулки почти до самых колен. Рядом с ней, поближе к ее чулкам и юбкам, примостился Вельдбрехт, взявшийся, с одобрения Аничкова и к вящему удовольствию самой Дарьи Владимировны, исполнять роль ее «кавалера» и «рыцаря».

— Господа! — громко сказал Александр Вонифатиевич. — Позвольте тост, господа!

Все заинтересованно устремили свои взоры на Александра Вонифатиевича. К первым двум-трем тостам участники застолья обычно наиболее внимательны. И тут на Александра Вонифатиевича нахлынуло. Он даже зарумянился. Он поднялся на ноги и торжественно, чуть дрожащим голосом произнес:

— Прошу, господа, вас всех встать!

Все недоуменно переглянулись. И неохотно, мешая друг другу, толкаясь, стали подниматься. Мужчины помогали дамам. Рад такому обороту был, кажется, один только Вельдбрехт, потому что это ему позволило вполне законно поддержать Дарью Владимировну под очаровательный ее локоток. И когда все, смущенные, встали-таки и приготовились слушать тост, Александр Вонифатиевич изменившим ему голосом, но поэтому особенно торжественно сказал:

— Здоровье его величества государя императора!

Выпили все с постными, как на поминках, лицами.

Даже Воротынцев погрустнел, увидев, как убого Александр Вонифатиевич справляется со своим лидерством в компании. А ведь все только начинается. К счастью, выручил Вельдбрехт. Едва все выпили и зашевелились, чтобы садиться, он закричал:

— Господа! Господа! Погодите садиться! Давайте уж сразу выпьем и за здоровье наследника цесаревича!

Воротынцев сразу оценил, куда клонит Вельдбрехт, и нарочито зазывно рассмеялся. Рассмеялся и Аничков. А с ними уже и остальные. Даже и Александр Вонифатиевич присоединился ко всем, совершенно не понимая, чему все вдруг так обрадовались. Но главное, что все очень удачно вышло с его первым тостом. Совсем как он предполагал. А дальше уже легче будет.

Через минуту все уже с аппетитом закусывали и бойко беседовали друг с другом.

— Артур Георгиевич, — спросила Фелиция Болеславовна Воротынцева, — а что же ваш дядюшка Зенон Зенонович? Отчего он не пошел с нами?

— Он, может быть, еще и присоединится к нам, когда управится с делами, — сказал Воротынцев не только для Фелиции Болеславовны, но и вообще для всех присутствующих. — Он же пишет мемуары. Вы, верно, знаете.

— Нет, нет, мы не знаем. Расскажите, пожалуйста, Артур, — очень оживилась Дарья Владимировна.

— Что же тут рассказывать… Это, знаете, когда своего ничего нет такого, чем можно было бы похвастаться, то остается хвалиться достижениями своих близких. Авось согреемся в лучах их славы.

— Артур, не скромничайте, пожалуйста, — изобразила укоризну Дарья Владимировна. — Рассказывайте же, что пишет Зенон Зенонович.

— Ну, если угодно… Александр Вонифатиевич, вы позволите?

Александр Вонифатиевич с набитым ртом промычал что-то такое одобрительное, отчего Надя закусила губу и опустила голову.

— Мой дядюшка, как, может быть, некоторым известно, — начал Воротынцев, — в турецкую кампанию служил при наследнике. Возможно, кому-то покажется это очень привилегированной службой, когда головой не рискуешь, а награды получаешь наравне с другими и даже раньше других. Нет, дядюшка и в самом деле получил тогда два креста и оружие. Но о цене этих наград свидетельствует хотя бы то, что он не однажды был ранен на той войне. Уверяю вас, как человек сам в недавнем прошлом военный, что тот, кто на войне держится поближе к своему августейшему шефу, ранений, как правило, не получает. Тем более не погибает. А дядя прошел всю войну. Не смотря на ранения, армию не оставил. И дослужился до подполковника. А потом и до генерала. А теперь он решился написать свои воспоминания об этом походе. Несколько лет он собирал материалы, проверял факты, списывался с другими участниками. И вот наконец взялся за работу. День-деньской сидит над бумагами.

— Как интересно, — вздохнула Дарья Владимировна. — Какая бурная, героическая жизнь…

— Давайте, господа, выпьем за Зенона Зеноновича, — сказал Аничков. — Мы должны быть благодарны судьбе, что живем рядом с таким выдающимся человеком и можем видеть его каждый день, разговаривать с ним. За Зенона Зеноновича! Многая ему лета!

Выпили еще раз. Мужчины до дна. Женщины, по своему обыкновению, по нескольку глоточков. Воротынцев, отправив в рот кусочек осетрины, хлопнул в ладоши, потер их энергично друг об дружку и сказал:

— Александр Вонифатиевич, а что же вы не попросите нашу замечательную певицу исполнить нам что-нибудь? Не откажите…

Александр Вонифатиевич, захмелевший уже, встрепенулся, будто пробудившись ото сна, поискал