— Кстати, меня зовут Винсент, — представился старик (в какой-то момент мне вдруг показалось, что он выглядит моложе своего брата), приглашая меня жестом сесть в кресло. Я тоже представился и сел. Несколько секунд он молча смотрел в окно, словно там происходило что-то интересное и мне даже показалось, что он забыл о моем присутствии.

— Где же он пропадает? — с каким-то сердитым удивлением пробурчал Винсент, словно его брат всегда был образцом точности и ходячими часами. Затем Винсент пересек комнату от окна к двери и обратно. Походка у него была размеренная и совсем не старческая. Потом он вдруг взял в руки скрипку и вопросительно посмотрел на меня.

— Давайте я Вам сыграю что-нибудь, пока мы ждем брата. Хотите?.

— С удовольствием послушаю, — ответил я искренне.

Старик удовлетворенно кивнул, словно он не ожидал услышать другого ответа, и поднес к плечу. Он закрыл глаза и несколько секунд, как профессиональный исполнитель, настраивался на игру, а потом как-то уж слишком театрально взмахнул смычком и заиграл «Мелодию» из оперы Глюка «Орфей». Я смотрел, как играет этот странный человек и думал о том, что он не очень-то похож на преподавателя колледжа. Старик играл самозабвенно, весь отдавшись музыке и как бы забыв об окружающем мире. Меня поразило, что лицо его в эти минуты разгладилось и словно бы озарилось внутренним светом, который подчеркивал и делал зримым все тяготы, испытания и горести, выпавшие на его долю в долгой и непростой жизни. И еще мне показалось, что каждым звуком, который он неторопливо извлекал из скрипки, старик пытался заговорить свое неизбывное одиночество, отдавая ему в жертву свое искусство, пытаясь хотя бы в эти недолгие минуты стать невидимым для него, хотя и зная заранее, что очередная его попытка обречена на неудачу, так же как были обречены и кончились поражением все его прошлые старания вырваться из этого плена.

Когда старик закончил, он еще несколько секунд постоял с закрытыми глазами, а затем выдохнул из груди воздух, опустил смычок и скрипку и посмотрел на меня.

— Вы играете как настоящий профессионал! — сказал я и по лицу Винсента сразу же понял, что мне следовало сказать другой комплимент или даже вообще промолчать.

— Спасибо, — кратко и сухо ответил он и бережно спрятал скрипку в футляр.

Затем он сел напротив меня и предложил мне вчерашние виски. Мне вдруг стало немного не по себе («Прямо какой-то день сурка», — мелькнула у меня неприятная мысль), и, одновременно, смешно. Не дожидаясь моего ответа, старик налил мне из бутылки виски.

— Что это у Вас в пакете? — спросил он, когда мы сделали по глоточку и немного помолчали.

— Часы. Часы, которые идут в обратную сторону, — я вытащил часы и протянул их ему.

Лицо старика вдруг потемнело и исказилось на мгновение гримасой боли, словно у него вдруг резко заболел зуб или его кольнули иглой.

— Положите их на стол, — сказал он, словно боялся к ним даже прикоснуться, — А еще лучше, обратно в пакет. Не выношу, когда насмехаются над временем.

— А в чем же здесь насмешка? — спросил я, удивленный такой странной и неожиданной реакцией старика.

Вместо ответа Винсент покачал головой, словно показывая мне, что не в состоянии объяснить мне то, о чем я спросил, если я сам не понимаю этого. Потом он еле слышно, каким-то упавшим голосом произнес: «Я очень устал…» и углубился в свои мысли, забыв об окружающем мире, включая мое присутствие. Я понял, что аудиенция закончена и что не стоит дожидаться непонятно где пропадающего Дэвида, еще раз поблагодарил старика за игру и, вежливо попрощавшись, оставил его наедине со своими явно невеселыми воспоминаниями.

Дома мне не давала пока мысль, почему же все-таки старик так странно отреагировал на мои часы, но ничего, кроме банального и не удовлетворившего меня объяснения, что я лишний раз напомнил ему о его возрасте, мне не приходило в голову. «Это было бы слишком странно даже для него, — думал я, — тут что-то другое. Но что?.»

… С того дня я не встречался ни с Дэвидом, ни с его братом, который вероятно, уехал очень скоро. Во всяком случае, каждый раз, когда я проходил мимо этого дома, я видел в окне, как и прежде, одного только Дэвида. Он все так же неподвижно сидел в своем кресле, с неизменным бокалом в руках и застывшим отрешенным взглядом. Иногда у меня появлялось неуверенное желание навестить его еще раз, но я так и не решился это сделать без приглашения, хотя знал, что вероятность дождаться такого приглашения была исчезающе мала. Я даже не был уверен, что Дэвид вспомнил бы меня, если бы мы с ним встретились на улице или в магазине.

Дней через десять, уже после нового года, я как-то раз зашел после работы в один из расположенных недалеко от моего дома продуктовых магазинчиков, чтобы купить себе молока на завтрак. В дверях я столкнулся со стариком, но как я и предполагал, он не узнал меня. Хотя у меня почему-то мелькнуло смутное ощущение, что он скорее притворился, что не узнал. Как бы там не было, Дэвид равнодушно прошел мимо меня и направился в сторону своего дома. В руках у него был пакет с продуктами. Я проводил его взглядом и продавец, пожилой полноватый индус, который называл меня приятелем и с которым я иногда перебрасывался несколькими ничего не значащими фразами о погоде и новостях в мире, спросил меня, указывая кивком на старика:

— Что, приятель, ты его тоже знаешь?

— Да я познакомился с ним недавно. А Вы давно его знаете?

Индус покачал головой и ухмыльнулся:

— Да кто же его не знает в нашем районе? Это же известный всем сумасшедший Дэвид, он живет через три дома отсюда.

Я вопросительно посмотрел на продавца.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно, приятель. Он уже рассказывал тебе про брата-близнеца?

— Да, рассказывал, — растерянно сказал я.

— И на скрипке играл?

— Его брат играл. А Дэвид тоже играет? Он говорил, что хранит скрипку специально для брата. Простите, я сейчас, только возьму молоко.

— Ага, — кивнул индус, — а потом я тебе кое-что расскажу.

Через минуту я подошел к кассе и протянул ему монету в один фунт.

— Тридцать два пенса сдачи, — сказал продавец, — Так вот, никакого брата у него нет и никогда не было.

— Но как же?.. Я сам его видел… Постойте, вы хотите сказать…

— Вот именно. Раз в год, перед Рождеством, он становится своим братом и играет на скрипке. При этом старается обязательно кого-нибудь пригласить на свой концерт.

— Но… зачем?

— Эх, приятель, если бы я знал ответ на твой вопрос… А зачем сумасшедшие принимают самих себя за кого-то другого? Это же классический случай шизофрении или, точнее, раздвоения личности.

Я стоял у кассы, пораженный только что услышанным. Теперь мне сразу стало понятно и невероятное даже для близнецов сходство, и странные перепады настроения старика…

— А у него вообще есть кто-нибудь на самом деле?..

— И да, и нет. У него есть сын, который живет где-то в Канаде и практически не общается с ним… А больше никого в целом мире: ни друзей, ни родственников.

— А вы не знаете, чем он занимался раньше?

— Ты имеешь в виду профессию? Нет, точно не знаю, кажется, он всю жизнь проработал на почте.

Индус помолчал, а потом со вздохом добавил: