подтянуться и заглянуть через верх. Так я и сделал. Мне даже удалось нащупать зацепки для ног, так что на руках висеть не пришлось.

Я подтянулся еще на несколько дюймов и поверх выщербленных камней заглянул внутрь.

Это было что-то вроде храма, потолок обрушился, дальняя стена стояла, но вся пошла трещинами. Справа на возвышении помещался ветхий алтарь. То, что здесь произошло, явно произошло порядочное время назад, потому что внутри успели разрастись кусты и плющ, сгладив очертания просевших скамей, рухнувших колонн, обломков перекрытия.

Передо мной, на расчищенном пятачке, была начертана пентаграмма. В вершинах звезды стояли пятеро, лицами наружу. На пересечениях горело по факелу. Это выглядело чудноватой вариацией знакомого ритуала. Мне стало любопытно, почему они не защищены и почему не объединят усилия — каждый, по видимому, был занят своим и не обращал внимания на остальных. Те трое, которых я видел отчетливо, стояли спиной ко мне. Двух других я видел еле-еле, и лица их скрывала тень. Одни голоса были мужскими, другие — женскими. Один пел, два декламировали нараспев, два просто говорили, но деланно, театрально.

Я еще подтянулся, силясь разглядеть лица. Что-то во всех них было знакомое; я чувствовал, что, узнав одного, сразу угадаю остальных.

Следующий вопрос был — кого они вызывают? Укроет ли меня в случае чего стена? Внизу обычных ограждающих мер видно не было.

Я подтянулся еще чуть-чуть. И тут заметил, что движусь без всяких усилий. В следующее мгновение стало понятно, что стена рушится, а я падаю в самую серединунеобычного хоровода. Я попытался оттолкнуться от стены, чтобы скатиться по склону и броситься наутек. Поздно. Я оттолкнулся, но инерция влекла меня вперед.

Никто из пятерых не шелохнулся под градом обломков, и я на лету поймал первые внятные слова.

— …призываю тебя, Мерлин, и да пребудешь ты в моей власти! — пела одна из женщин.

Все-таки очень действенный ритуал, решил я, раскидывая руки и ноги и приземляясь спиной в середину пентаграммы. Голову я успел подобрать, чтобы не удариться затылком, руки отлично самортизировали, так что дух из меня не вышибло. Пламя факелов заколыхалось, потом выровнялось. Пятеро по-прежнему смотрели в разные стороны. Я попытался встать и обнаружил, что не могу. Мое тело как будто прибили к земле.

Фракир предупредила меня слишком поздно, уже в полете, и теперь я не знал, какое ей найти применение. Можно отправить ее к любому из пятерых с приказом ползти к шее и душить, но пока я не знал, кто именно и заслуживает ли такой участи.

— Не люблю сваливаться как снег на голову, — сказал я, — и вижу, что вторгся в дружеский кружок. Если кто-нибудь любезно меня отпустит, я потихоньку пойду…

Женщина у моей левой ноги повернулась — в синем платье, но без маски на озаренном пламенем лице. Она натянуто улыбнулась, потом облизнула губы. Джулия. В правой руке она держала нож.

— Болтун несчастный! На все-то у него готовый ответ. А на деле это лишь прикрытие, чтобы ни с кем не говорить по душам. Даже с теми, кто тебя любит.

— Может, это просто чувство юмора, — сказал я, — которого, как я убеждаюсь, у тебя никогда не было.

Она медленно покачала головой:

— Ты всех держишь на расстоянии. Ты не умеешь доверять.

— Дурная наследственность, — объяснил я. — Но сдержанность не исключает привязанности.

Джулия занесла было нож, но удержала руку.

— Ты хочешь сказать, что по-прежнему меня любишь?

— Я и не переставал тебя любить. Просто ты меня напугала. Ты хотела больше, чем я мог в то время дать.

— Ты лжешь, — отчеканила она, — потому что твоя жизнь в моих руках.

— Могу придумать и худшие причины для вранья. Увы, однако я говорю правду.

Справа послышался другой знакомый голос:

— Мне рано об этом говорить, но я ей завидую.

Я повернул голову и увидел, что и другая женщина теперь смотрит на меня. Это была Корал; ее правый глаз скрывала черная повязка, в руке она тоже держала нож. Тут я увидел, что у нее в левой руке, и быстро перевел взгляд на Джулию. Да, у обеих в руках были не только ножи, но и вилки.

— Et tu,[16] — произнес я.

— Я же говорила, что не понимаю по-английски, — отвечала Корал.

— Эту съем я, — отозвалась Джулия, поднимая вилку. — Кто сказал, что у меня нет чувства юмора?

Они начали плеваться друг в друга, но некоторые плевки не преодолевали всей дистанции.

Люк, наверное, сумел бы вывернуться, немедленно предложив обеим руку и сердце. Я, однако, не чувствовал в себе таких способностей, потому и пытаться не стал.

— Вы — манифестация моего страха женитьбы, — сказал я. — Навязчивый бред. Сон наяву…

Джулия опустилась на одно колено и вонзила нож в мою левую ляжку.

Я заорал, но осекся, когда Корал воткнула вилку мне в правое плечо.

— Это смешно! — вопил я. Ножи и вилки мелькали, я корчился от боли.

Женщина в правой дальней вершине развернулась медленно, величаво. Она была до глаз закутана в бурый плащ с желтой опушкой.

— Прекратите, бабьё! — приказала она и распахнула плащ, став похожей на бабочку-траурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.

Джулия и Корал уже поднесли вилки ко рту и жевали. У Джулии на губе алела капелька крови.

Плащ развевался, словно живой, словно он растет у матери из пальцев. Его полы совершенно спрятали от меня Корал и Джулию, накрыли их, отбросили назад, и вскоре обе женщины превратились в столбики, которые все уменьшались и уменьшались, так что, когда плащ свободно повис, их в углах звезды уже не было.

Тут слева послышались аплодисменты и хриплый смех.

— Отлично сработано, — донесся до боли знакомый голос, — но ты всегда любила его больше всех.

— Просто больше, — поправила она.

— И у бедняги Деспила вообще нет шансов? — спросил Юрт.

— Ты несправедлив, — отвечала она.

— Ты всегда любила чокнутого амберского принца больше нашего достойного отца. Потому и Мерлина баловала больше нас, разве нет?

— Ты сам знаешь, что не прав, Юрт.

Он снова рассмеялся:

— Мы все вызвали его, потому что хотели видеть, каждый по своей причине. Но в конечном счете все наши желания сводятся к одному, ведь правда?

Я услышал вой и повернул голову в ту самую минуту, когда лицо его по-волчьи удлинилось, блеснули клыки, и Юрт, рухнув на четвереньки, впился в мое плечо, торопясь урвать кусок окровавленной плоти.

— Прекрати! — закричала Дара. — Звереныш!

Он поднял морду и захохотал безумным смехом койота.

Черный сапог пнул его в плечо, отбросил к еще стоящей стене, которая сразу рухнула. Юрт успел коротко взвизгнуть, и тут же его накрыло грудой камней.

— Ну, ну, ну, — услышал я голос Дары и, переведя взгляд, увидел в ее руках вилку и нож. — Что такой скот делает в таком милом месте?

— Вероятно, сдерживает последних хищников, — отвечал голос, поведавший мне когда-то очень долгую историю с множеством версий автомобильной катастрофы и генеалогических сплетен.

Дара метнулась ко мне, но он наклонился, схватил меня под мышки и рванул на себя. Длинный черный плащ взметнулся, словно у матадора, накрыв Дару, вогнав ее в землю, как она сама вогнала Корал и Джулию. Сильные руки поставили меня стоймя и встряхнули плащ. Покуда они застегивали ворот