Понимая, что возражать бесполезно, он двинулся за ней. Когда Аличе начинала командовать, у него возникала дрожь в коленях, но еще чаще охватывало желание уйти. В горячности, с какой она потакала своим детским причудам, было что-то невыносимое. Иногда он чувствовал себя так, как если бы она, привязав его к стулу, созвала бы с десяток людей, чтобы продемонстрировать его как свою собственность — нечто вроде милого и смешного домашнего животного. Но все же он молчал, проявляя свое недовольство лишь мимикой. Но и это ей быстро надоедало — тогда она прекращала свои затеи, высказывая ему с обидой, что он всегда заставляет ее чувствовать себя полной дурой.

Вслед за шлейфом Аличе Маттиа прошел в комнату ее родителей. Он никогда не заходил сюда прежде. Сквозь почти закрытые ставни свет падал на деревянный пол такими четкими параллельными линиями, что они казались нарисованными. Воздух здесь был спертый, гораздо тяжелее, чем в других комнатах. Супружеская кровать у стены выглядела намного выше, чем у его родителей, рядом с ней — одинаковые прикроватные тумбочки.

Аличе открыла шкаф и провела рукой по костюмам отца, висевшим в строгом порядке, каждый в целлофановом мешке. Сняв черный костюм, она бросила его на кровать.

— Надень вот этот!

— Ты с ума сошла? Твой отец заметит.

— Мой отец никогда ничего не замечает.

На какое-то мгновение она замерла, будто обдумывая только что сказанное. Казалось, она рассматривает что-то за шеренгой темных костюмов.

— Сейчас отыщу тебе рубашку и галстук, — наконец очнулась она.

Маттиа оставался в нерешительности.

— Ну! Шевелись! — поторопила Аличе. — Надеюсь, ты не стесняешься меня? Давай переодевайся! — Пустой, как всегда, желудок, свела судорога. Все-таки это было нечестно по отношению к нему — в ее словах таился тонкий шантаж.

Маттиа вздохнул, потом опустился на кровать и стал развязывать шнурки на ботинках.

Аличе стояла отвернувшись, делая вид, будто выбирает рубашку, хотя уже держала ее в руках. Услышав, как звякнула пряжка ремня, она сосчитала до трех и повернулась. Маттиа снимал джинсы. Под ними оказались серые широкие трусы, а не тесные и облегающие, как она ожидала.

При том, что она десятки раз видела его в шортах — ведь между шортами и трусами нет никакой особой разницы, — она все же ощутила под четырьмя слоями белого подвенечного платья легкую дрожь. Такую же дрожь ощутил и Маттиа. Он натянул книзу майку, желая прикрыться, и затем торопливо влез в красивые брюки. Мягкая ткань, соприкасаясь с волосами на ногах, заряжала их статическим электричеством, отчего волосы встали дыбом, как бывает у напуганных кошек.

Аличе подошла ближе и протянула ему рубашку. Он взял ее, не поднимая глаз. Его раздражал этот бессмысленный спектакль. Он стеснялся своих тощих рук, но еще больше — редкой растительности на груди и вокруг пупка. Аличе подумала, что он, как всегда, старается сделать так, чтобы всем было неловко. Потом решила: а ведь он-то наверняка считает, что все дело в ней, и почувствовала, как от волнения встал комок в горле. Конечно, это не так, но все же она отвернулась — ладно, не будет она смотреть на него, пока он снимает майку.

— Ну а теперь? — спросил он.

Она обернулась и замерла, увидев его в костюме своего отца. Пиджак был немного великоват, широк в плечах, но она не могла не отметить, что Маттиа в нем очень красив.

— Недостает галстука, — помолчав, сказала она.

Маттиа взял у нее из рук бордовый галстук и невольно провел большим пальцем по блестящей ткани.

Судорога, зародившаяся где-то в кисти, перешла на спину. Он почувствовал, как ладонь мгновенно сделалась сухой и шершавой, будто песок. Желая справиться с неприятными ощущениями, он подышал на руку, увлажняя ее дыханием. Не удержавшись, он все-таки укусил свой палец, и Аличе заметила это.

— Я не умею завязывать галстук, — тихо признался он.

— Да ты просто недотепа какой-то!

Аличе как раз умела делать это. И ей не терпелось показать свое умение. Отец научил, еще в детстве. Утром он оставлял галстук у нее на кровати, а перед тем как уйти на службу, заходил к ней и спрашивал: «Готов мой галстук?» Аличе спешила ему навстречу с уже завязанным узлом. Отец наклонял голову, заложив руки за спину, словно перед королевой. Она надевала ему галстук на шею, и он лишь слегка поправлял его, затягивая узел.

— Прекрасно! — неизменно заключал он.

Но однажды утром, уже после того случая в горах, он нашел свой галстук на кровати нетронутым. С тех пор он завязывал его сам. Из их жизни исчез еще один небольшой ритуал, как и многие другие раньше.

Аличе уверенно двигала своими худющими пальцами. Маттиа следил за ее движениями, и они казались ему очень сложными. Спустя минуту он позволил надеть галстук себе на шею.

— Bay, да ты выглядишь респектабельно! Хочешь посмотреться в зеркало?

— Нет, — замотал головой Маттиа.

Ему хотелось только одного — уйти отсюда поскорее, причем в своей собственной одежде.

— Это нужно запечатлеть, — сказала Аличе, хлопнув в ладоши.

Маттиа снова прошел вслед за ней в ее комнату, и она взяла фотоаппарат.

— Тут нет автоспуска, — огорчилась Аличе. — Ладно, придется действовать наугад.

Она притянула Маттиа к себе за талию. Он весь напрягся, и в этот момент она щелкнула затвором. Снимок с шипением выполз из щели, Аличе схватила его и упала на кровать совсем как новобрачная, утомленная долгим празднеством. Снимком она обмахивалась как веером.

Маттиа стоял не двигаясь. Его охватило приятное чувство, будто он прячется в чужой одежде. Неожиданно свет в комнате резко изменился. Из желтого сделался голубым, ровным — последний краешек солнца исчез за стоящим напротив зданием.

— Теперь я могу переодеться?

Маттиа сказал это специально, чтобы Аличе стало ясно — он уже достаточно потакал ее игре.

Но Аличе, казалось, не слышала его. Она о чем-то глубоко задумалась, слегка вскинув брови.

— Осталось последнее, — сказала она и поднялась с кровати.

— Что же?

— Ты должен взять меня на руки. И отнести туда. — Она кивнула в сторону коридора. — А потом ты свободен.

Маттиа покачал головой. Подошел к ней и протянул руки, как к ребенку.

— Смелее, мой герой! — голос ее звучал насмешливо.

Маттиа совсем пал духом. Он неуклюже наклонился, намереваясь поднять ее. Еще никогда в жизни он никого не носил на руках. Одной рукой он взял ее под колени, а другой за спину и, когда приподнял, удивился — до чего же она легкая.

Он нес Аличе по коридору, совсем близко ощущая ее дыхание. Сзади шуршал шлейф, и вдруг раздался сухой и долгий треск рвущейся ткани. Маттиа остановился как вкопанный.

— Черт возьми, — произнес он и опустил Аличе на пол.

Как оказалось, юбка зацепилась за дверную петлю. Прореха получилась длинная и походила на распахнутый в злобной гримасе рот. Оба стояли и растерянно смотрели на нее.

Маттиа ожидал, что Аличе огорчится или начнет его ругать. Он понимал, что должен извиниться, но, с другой стороны, она же сама настояла на такой глупости. Сама! Но Аличе равнодушно посмотрела на прореху.

— А, плевать, — сказала она легко. — Все равно оно больше никому не нужно.