ними, с Робертом, рестораном и даже журналом. Та, прежняя Гас обожала подобного рода стычки и не считалась с чужим мнением. Если кто-то наступал ей на больное место, она и не думала сдерживаться, а громко вопила, чем очень скоро заработала репутацию несговорчивой женщины.

Но теперь слишком многое было поставлено на карту, и Гас не желала, чтобы кто-то стал свидетелем ее ссоры с менеджером. Она также немного опасалась Роберта. Он занимался практической стороной дела, и она зависела от него больше, чем от кого-либо другого. Пожалуй, даже слишком зависела. Она приблизилась к поворотному моменту своей жизни, и, наверное, пришло время остановиться и трезво оценить положение. Ей было ясно, что, пока их ссоры с Робертом ограничивались областью деловых отношений, это вполне поправимо. Хуже будет, когда встанет вопрос об их личной судьбе, куда уже нельзя внести поправки.

По пути домой эти и другие мысли не давали Гас покоя, но стоило ей миновать ворота особняка, как новое зрелище заставило ее забыть обо всем. Полицейские машины со включенными мигалками выстроились вдоль дороги, а одна даже расположилась на газоне. Их было штук шесть, не меньше, и в будке у ворот не было охранника.

«Прошу Тебя, Господи, только не Бриджит», – твердила Гас про себя. В ресторане она обманула Роба. Мать одной из учениц пообещала развезти по домам сразу нескольких девочек, в том числе и Бриджит.

Гас поставила «мерседес» как можно ближе к дому, вышла из машины и вне себя от беспокойства почти бегом кинулась к особняку. Она пробежала по аллее подстриженных кустов, мимо изящного итальянского фонтана и ворвалась в дом. В Большом холле было множество народа, в том числе несколько полицейских в форме.

– Вот она наконец! – услышала Гас голос Лейка, стоявшего в дверях салона рядом с худым лысеющим человеком в сильно помятом полотняном костюме. Человек держал в руках блокнот и карандаш и, щурясь, смотрел на Гас поверх очков. Он направился к ней, и Гас заметила, что квадратная челюсть и очки, как у Гарри Трумэна, делали его похожим па подслеповатую сову. «Наверное, детектив в штатском», – решила она.

– Вы миссис Джек Кэлгейн? – спросил он.

Гас кивнула, опасаясь, что вдруг окажется втянутой в неприятное дело.

– Вы знаете, где сейчас находится ваш муж?

– Нет, не знаю. Я не видела его с утра. – Гас почувствовала, что ей стало холодно на сквозняке, тянущем из открытой входной двери. – Что-то случилось?

– Ее муж здесь…

Голос Джека прозвучал за ее спиной, и Гас испуганно обернулась. Это был искренний страх не за себя, а за него. В чем он провинился?

Джек переоделся, и на нем были брюки цвета хаки и бордовое поло, подчеркивающее ширину его плеч. Он был угрюм, и в его напряженном взгляде читалась угроза.

Детектив сунул в нагрудный карман пиджака блокнот с карандашом.

– Мистер Кэлгейн, вы можете сказать мне, где вы находились сегодня в двенадцать тридцать?

– Кто это хочет знать? И почему?

Гас окинула комнату взглядом и увидела у подножия лестницы Лили и Френсис. И ту и другую допрашивали полицейские в форме. Два охранника разговаривали еще с одним полицейским, и через открытую дверь Гас заметила синюю полицейскую форму и внутри галереи.

Детектив показал Джеку свой жетон и повторил вопрос.

– Ценное произведение искусства было похищено из художественного собрания Феверстоунов, мистер Кэлгейн. Поэтому прошу вас сказать мне, где вы находились в это время?

– Я подозреваемый? – настаивал Джек.

– Совершенно верно, черт побери! – почти взвизгнул Лейк, быстрым шагом пересекая холл. – Кто-то украл у меня картину Мери Годдар, мое последнее приобретение!

– Ты говоришь о «Скромнице»? – вмешалась Гас, потрясенная новостью и реакцией Лейка. – О женщине, целующей собственное отражение в зеркале?

Лейк с ненавистью смотрел на Джека.

– Нет никаких следов взлома, значит, это кто-то, кто вхож в дом.

– Где вы были, мистер Кэлгейн? – продолжал настаивать детектив. Он снова извлек из кармана блокнот и карандаш.

Гас перевела взгляд на Кэлгейна, удивляясь его продолжительному молчанию.

– Так где же т-ты был? – спросила она очень тихо.

Вряд ли кто-нибудь, кроме него, заметил ее заикание, но он услышал его и впился взглядом в ее обеспокоенное лицо. Всего одна секунда, но, как уже много раз прежде, через все преграды он проник в самую глубину ее души и коснулся болевой точки, которую она скрывала от всех. «Я искал свою жену, – говорили ей его глаза. – Я пытался найти тебя. Гас».

– Я работал весь день, – наконец ответил Джек, не спуская с нее взгляда.

Странно, но Гас почему-то знала, что он лжет. Но еще более ее поразила вторая догадка: «А ведь это он украл картину».

– Кто-нибудь может подтвердить это? – спросил детектив. Молчание Джека заставило его прибегнуть к угрозе. – Я всегда могу забрать вас для допроса в полицейский-участок. Так что решайте.

– Брюс Хьюстон, президент шинной компании «Хьюстон». – Джек холодно улыбнулся. – Я находился у него с десяти утра, осматривал систему безопасности. Кстати, такую же негодную, как и в этом доме.

– Мы свяжемся с мистером Хьюстоном.

Все с той же холодной улыбкой Джек оглядел присутствующих, не обращая внимания на откровенное любопытство и поразив всех, в том числе и Гас, своим равнодушием.

– Не забудьте сказать ему, что он второй подозреваемый в вашем списке, – заметил Джек.

Озноб охватил Гас, проникая до самых костей. «Час пробил, – внезапно осенило ее. – Непримиримые враги Лейк и Джек вступили в открытую борьбу».

Спустившись вечером к ужину. Гас сразу заметила, что линия фронта уже установлена. Два-три раза в неделю Лейк и Лили устраивали небольшие званые ужины, и хотя Гас редко на них присутствовала, этот она не пропустила бы ни за что на свете. Она ожидала, что Лейк отменит его из-за кражи, но тот уверил всех, что в одиночестве он будет только предаваться черным мыслям. Таким образом, несмотря на то, что новый член семейства Феверстоунов, муж Августы, являлся главным подозреваемым, ужин в девять вечера все равно должен был состояться.

Детектив подробнейшим образом допросил Джека, но, не имея достаточных улик, ушел ни с чем. Сотрудники криминалистической лаборатории и остальные полицейские покинули особняк, его обитатели разошлись по своим комнатам, и в доме воцарилась тяжелая, полная значения Тишина, таившая в себе отзвуки бурных утренних событий.

Даже тихая библиотека, куда направилась Гас, чтобы присоединиться к немногочисленной группе любителей аперитива, напоминала военный лагерь. Помимо собственной спальни и внутреннего дворика, библиотека была любимым местом Гас в особняке. Она особенно ценила тот удивительный покой, который всегда царил в ней. И хотя комната была очень просторной и ее высокий резной потолок из ореха и такие же кресла и книжные полки выглядели богато и пышно, а высокие окна с узорчатыми переплетами напоминали торжественные окна собора, библиотека привлекала своим теплом и уютом. Лишь внушительный викторианский бар у стены напротив камина, с его стойкой, полками и зеркалами, контрастировал с остальной обстановкой своей массивной неуклюжестью. Наверняка в давние времена он украшал какой-нибудь бордель.

Всякий входящий в библиотеку невольно чувствовал благоговение перед ее величавым достоинством. Сегодня все в ней – негромкая беседа, приглушенные звуки концерта Вивальди, привычный запах старых кожаных книжных переплетов и лимонный аромат мебельной полировки – успокаивало чувства. Но тем не менее ничто не могло снять тайного напряжения, которое, казалось, пронизывало атмосферу.

Лейк и Лили стояли у камина с бокалами манзаниллы и беседовали с несколькими гостями, в том числе