— Воистину неисповедимы пути Господни, — задумчиво вымолвил отец Анджело, глядя из окна своего кабинета на монастырский двор.

— Вы считаете, что мы можем это допустить? — спросил брат Томас, почесав в затылке.

— Доктор говорит, что его состояние заметно улучшилось. Если так будет продолжаться, то я не вижу оснований для запрета. По-моему, наш гость доволен. Вчера я написал синьору Каролле, что его сын пошел на поправку. Это его наверняка порадует.

На огороде возле лачуги с садовым инвентарем отец Анджело заметил Луку, который что-то увлеченно сколачивал. Он претворял в жизнь так называемый проект Джорджио, посвящая ему каждую свободную минуту. Более того, ему удалось подключить к делу некоторых товарищей. Они разыскали старое кресло и установили его на деревянную платформу с одним маленьким колесом впереди и двумя большими сзади. Затем приделали к нему руль и удобные поручни. Больше всего это сооружение напоминало детскую коляску. В настоящий момент Лука занимался тем, что приспосабливал кожаные ремни к рулевому колесу. Два монаха наблюдали в окно за тем, как весело и слаженно работают мальчики. Лука сделал друзьям знак, чтобы они не очень шумели под окнами, — их смех и крики могли разбудить Джорджио.

Брат Томас снова задумчиво почесал в затылке, явно не одобряя эту затею.

— Он не позволяет никому, кроме Луки, мыть себя. А Лука утверждает, что ему это нравится. Я не знаю, можем ли мы поощрять то, что Лука так сильно привязался к нему. Джорджио не жилец на этом свете, а временное улучшение его состояния не означает, что он проживет дольше.

— Они стали друзьями, и это прекрасно. Его смерть послужит для Луки еще одним уроком при вступлении во взрослую жизнь: он познает хрупкость и скоротечность человеческого бытия, научится благодарить Бога за тот дар, которым он обладает. Понимание того, что в мире очень многие люди, подобно Джорджио, обделены тем, что имеет Лука, сделает его добрее и смиреннее. Это пойдет ему на пользу в будущем и, может быть, приведет к тому, что он захочет принять постриг. Мы существуем в жизни этих детей лишь короткое время, а монастырь нельзя назвать естественной средой для развития человеческой личности. Таинства смерти и рождения постигаются по-настоящему только в миру. Возможность своими глазами увидеть, как Господь призывает человека в лоно свое, станет для детей хорошим стимулом к тому, чтобы в дальнейшем вести праведную жизнь. Любовь свободна, Томас, она подчиняется своим законам. Ты же видишь, что Лука очень изменился.

— В известном смысле да, — усмехнулся брат Томас. — Но я знаю, он угрожал некоторым младшим мальчикам. Он так решительно настроен заставить всех принять Джорджио, что обещает устроить трепку каждому, кто посмеет посмеяться над ним. Одного малыша он так запугал, что бедняга боится даже взглянуть в сторону Джорджио. Лука пообещал наслать на него дьявола, если тот не будет уважительно относиться к его другу…

— Дети, к сожалению, часто бывают жестокими.

— Вы всегда снисходительно относились к этому мальчику, а между тем брат Луи говорит, что он совсем забросил математику. Кстати, этот Джорджио отнюдь не таков, каким хочет казаться; я никогда в жизни не встречал ребенка с таким скверным языком. И он не стесняется в выражениях потому, что знает: братья не хотят огорчать его, боясь потерять дотации его отца. Он не ведает страха перед Господом, и, когда придет срок, всемогущий Бог не примет его с таким поганым языком и отправит назад.

— Ты знаешь, кто Джорджио для Луки? Его семья… В этом ущербном мальчике Лука нашел мать, отца и братьев… Джорджио научил его любить. Я вижу в этом промысел Божий и благодарю за это Господа.

— А кто Лука для Джорджио?

— Претворение его мечты. Лука сильный, здоровый, красивый мальчик. Джорджио защищается своим интеллектом от людей как щитом, а с Лукой он может общаться спокойно. Они прекрасно дополняют друг друга: у Луки есть сила и здоровье, у Джорджио — мозги. Вместе они одно целое.

— Как угодно, отец, но меня беспокоит то, что они слишком близки. И если они одно целое, то не станет ли утрата Джорджио для Луки слишком тяжелой? В одном человеке он потеряет сразу всех близких.

Отец Анджело сел за письменный стол и разложил на нем бумаги, давая понять брату Томасу, что аудиенция закончена.

— Я подумаю о том, что вы сказали. В любом случае, когда Джорджио покинет этот мир, я останусь рядом с Лукой. Я благодарен вам за то, что вы согласились обсудить со мной этот вопрос. Уверен, вы действовали из лучших побуждений, потому что хотели, чтобы я был в курсе сложившейся ситуации.

Брат Томас удалился с чувством провинившегося школьника, которого отчитал учитель. Не успела за ним закрыться дверь, как раздался осторожный стук в окно.

Это был Лука. Его лицо потемнело от загара из-за постоянного пребывания на свежем воздухе, а светлые волосы, остриженные коротко, чтобы на жаре не развелись вши, походили на нимб. Его глаза сияли небесной голубизной. При виде Луки у отца Анджело перехватило дыхание — мальчик был потрясающе красив. Казалось, Господь посчитал слишком совершенным это свое создание и, как художник кистью, нанес на его щеки два темных пятнышка — очаровательные ямочки, которые появлялись, когда Лука улыбался. А в эту минуту он улыбался во весь рот.

— Повозка для Джорджио готова, и мы все по очереди ее испытали. Он не упадет с нее. Вы не могли бы выйти и взглянуть на повозку?

Хотя отцу Анджело хотелось улыбнуться ему в ответ, он нахмурился и посмотрел на стенные часы.

— Ты опоздаешь на урок географии, Лука. Если завтра у меня будет время, я взгляну на нее. А теперь поспеши в класс. Мне надоели твои бесконечные опоздания. Но еще больше огорчают твои плохие оценки. Если ты не исправишься, мне придется ограничить твое общение с Джорджио. Иди.

Ямочки на щеках у Луки исчезли, и он молча кивнул. Его губы исказила злобная усмешка, когда он повернулся к отцу Анджело спиной. Тот стал собирать учебники для занятий и не видел, как лицо Луки изменилось, утратив ангельское выражение.

— Ты кусок дерьма, поганый ублюдок… — Волна ненависти и злобы накатила на него.

Брат Томас не хотел прятаться нарочно, однако, заметив Луку, который остановился в тени деревьев, он задержался. Он видел, как улыбался мальчик, разговаривая с отцом Анджело, и что потом стало с его лицом. Брат Томас не слышал, что сказал Лука, но выражение его лица потрясло монаха до глубины души.