году, чтобы перекроить карту Европы, Александр потребовал передать под его контроль всю Польшу, Кестлридж резко возразил, считая, что Россия в Европе и так достаточно сильна. Но царь настаивал, и две державы оказались на грани войны, которой удалось избежать, только когда Александр согласился разделить Польшу с Австрией и Пруссией. Однако львиная доля отошла к России. Тем не менее после того, как Наполеона благополучно отправили в ссылку на остров святой Елены, границы, которые в конце концов получила Россия в Европе, положили предел ее экспансии в Европе на предстоящее столетие. Однако в Азии, где не было Венского конгресса, способного обуздать амбиции Санкт-Петербурга, вскоре развернулась совершенно другая история.
Если потребуется назвать человека, ответственного за создание мифа о русской опасности, то им окажется заслуженный английский генерал сэр Роберт Вильсон. Ветеран многих кампаний, обладавший репутацией человека горячего и вспыльчивого как на поле боя, так и вне его, он давно и внимательно интересовался делами России. Именно он первым предал гласности известные сейчас слова Александра, когда тот в 1807 году поднимался на борт плота в Тильзите: «Я ненавижу Англию точно так же, как и вы, и готов помогать вам в любом предприятии против них». Один из агентов Вильсона слышал, как он это сказал. Поначалу Вильсон немало восхищался русскими и даже потом остался с ними в хороших отношениях. Когда Наполеон двинулся на Россию, Вильсона в качестве официального британского наблюдателя прикомандировали к войскам Александра. Несмотря на свой нейтральный статус, он при первой возможности вступал в бой с агрессорами. Такая храбрость завоевала ему восхищение и дружбу царя, который добавил русский дворянский титул к уже имевшимся у генерала австрийскому, прусскому, саксонскому и турецкому. Генерал стал свидетелем пожара Москвы и был первым, кто прислал недоверчивым англичанам известия о разгроме Наполеона.
Но по возвращении в Лондон Вильсон навлек на себя гнев властей как человек, единолично организовавший кампанию против русских союзников Британии, в глазах большинства народа выглядевших спасителями Европы. Он принялся опровергать романтические россказни о рыцарстве русских солдат, особенно любимцев печати и общественности — казаков. Вильсон утверждал, что жестокости и зверства, творимые ими по отношению к французским пленным, ужасны с точки зрения принятых в европейских армиях стандартов. Множество беззащитных пленных были погребены заживо, других крестьяне, вооруженные палками и цепами, выстраивали в ряд и забивали до смерти. Пока они дожидались своей очереди, их беспощадно грабили, отбирали всю одежду и держали голыми на снегу. Он утверждал, что особое варварство по отношению к тем французам, которые имели несчастье попасть к ним в руки, проявляли русские женщины. Мало кто из соотечественников был в состоянии возразить Вильсону, уважаемому и очень опытному воину, который был очевидцем всех этих событий, включая акты каннибализма. Не щадил он и царских генералов, все еще гревшихся в лучах славы своих побед. Их он обвинил в профессиональной некомпетентности, ставшей причиной неудачи преследования отступавших французов, в результате чего самому Наполеону удалось бежать вместе с целым армейским корпусом. По его мнению, они удовольствовались тем, что захватчиков добила русская зима. «Будь у меня 10 000 или, быть может, даже 5000 солдат, — отмечал он в то время в своем дневнике, — Буонапарте никогда бы не вернулся на французский трон». Он даже заявлял, что царь признавался ему в неверии в способности своего главнокомандующего маршала Кутузова, но объяснял, что не может снять его, так как у того много влиятельных друзей.
Но самая яростная атака Вильсона была еще впереди. В1817 году, четыре года спустя после возвращения из России, успев успешно пройти в парламент, он напечатал резкий обличительный памфлет против британского союзника. Озаглавленный «Описание военной и политической мощи России» и опубликованный анонимно (хотя в его авторстве никто не сомневался), тот быстро стал бестселлером и выдержал целых пять изданий. В нем он утверждал, что воодушевленная своим неожиданным могуществом Россия планирует выполнить предполагаемое предсмертное завещание Петра Великого и завоевать весь мир. Первой целью русских должен стать Константинополь, а затем последует поглощение остатков обширной, но угасающей империи султана. После этого должен был прийти черед Индии. В поддержку своего сенсационного утверждения Вильсон указывал на продолжающееся широкое строительство вооруженных сил России и неутомимое расширение владений царя. «Александр, — предупреждал он, — уже имеет куда более сильную армию, чем того требуют интересы обороны или могут выдержать его финансы, и все же он продолжает усиливать свои войска ».
Вильсон подсчитал, что за шестнадцать лет своего пребывания на троне Александр присоединил к своей империи 200 000 квадратных миль с тринадцатью миллионами новых подданных. Чтобы подчеркнуть это, его книга содержала складную карту, на которой новейшие границы России были обозначены красным цветом, а прежние— зеленым. Это показывало, как существенно теперь приблизились армии Александра к столицам Западной Европы, а также к Константинополю, ключевому пункту разрушающейся Оттоманской империи и, вероятно, к самому прямому пути в Индию. Оттоманская столица была уязвима для нападения России с трех направлений. Одним из них было западное побережье Черного моря, где сейчас находится Румыния. Другой путь шел через то же самое море из Крыма. А третье направление вело с Кавказа на запад через Анатолию. После того как Александр овладеет ближневосточными землями султана, он будет в состоянии напасть на Индию либо через Персию (бумаги, захваченные у Наполеона, показывали, что он считал этот путь вполне возможным), либо с помощью военно-морских сил из Персидского залива. Это плавание заняло бы около месяца.
Десять лет назад, писал Вильсон, у царя была армия численностью всего лишь 80 000 человек. Сейчас она выросла до 640 000, не считая войск резерва и милицию, татарскую кавалерию и так далее. Более того, не было никого смелее, чем русский солдат. Он мог быть жестоким, но ни одни войска на свете не могли столь же успешно совершать марши, переносить лишения и голод. В таком росте российской мощи Вильсон обвинял близорукость ее союзников, и в первую очередь Британию. «Россия, — заявлял он, — использовала в своих целях события, от которых страдала Европа, взяв в свои руки скипетр всемирного господства». А в результате царь — человек, по его мнению, «опьяненный властью», представлял теперь даже большую потенциальную угрозу британским интересам, чем когда-либо являл Наполеон. Оставалось только наблюдать, как он намерен использовать свою огромную армию, чтобы расширить и без того обширную Российскую империю. «Существуют несомненные доказательства, — заключал генерал, — что он уже решился исполнить завещание Петра Великого».
Тесное знакомство в свое время Вильсона с русским монархом (недаром же тот пожаловал ему дворянский титул), а также с его армией на поле боя обеспечило его сочинению непререкаемый авторитет. Однако хотя большая его часть могла привести в ярость тех, кто был сторонником более тесного сотрудничества России и Британии, репутация генерала-паникера и сенсационные утверждения гарантировали ему широкое внимание прессы и его коллег по парламенту. Некоторые редакционные статьи и обозрения приветствовали его предупреждение, как весьма своевременное, тогда как другие осуждали Вильсона за клевету на дружественную державу и за то, что они называли ненужной паникой. В обширном критическом разборе книги, содержавшем не менее сорока страниц, журнал «Quarterly Review» («Ежеквартальное обозрение»), занимавший тогда прорусскую позицию писал: «Давайте не будем из-за простого предположения, что однажды она станет слишком опасной, разрушать наш союз со старой союзницей, от величия которой мы сейчас получаем и, весьма вероятно, будем и впредь получать все растущие выгоды». Вместо этого в выражениях словно взятых из сегодняшней статьи об англо-русских отношениях, предлагалось ограничить любое соперничество до «вполне управляемого уровня».
Хотя Вильсон не испытывал недостатка в поддержке со стороны интеллигенции и либералов, ненавидевших Александра из-за авторитарности его правления, а также со стороны разделявших аналогичные взгляды газет и журналов, большинство его осуждало. Тем не менее его книга, большая часть которой была основана на ложных посылках, породила дебаты относительно каждого шага России, которые продолжались века в прессе и в парламенте, с трибуны и в памфлетах. Первые семена русофобии были посеяны. Страх и подозрительность по отношению к новой и малознакомой великой державе с ее обширными ресурсами и неограниченными людскими резервами твердо и решительно внедрились в умы англичан. Призраку русской опасности суждено было остаться там надолго.
Вильсон был не единственным, кто опасался, что русские смогут использовать свои кавказские владения в качестве трамплина для продвижения к Константинополю или даже к Тегерану. Турок и персов давно уже тревожили те же проблемы, и летом 1811 года, когда Наполеон вторгся в Россию,
