человеком и вновь осваиваемых ныне с применением машинной техники. Конечно, за истекшие 17–20 тысячелетий климатические условия в разных районах менялись, но остается фактом то, что вид Homo sapiens в отличие от других видов позвоночных не ограничился определенным ареалом, а сумел приспособиться к разнообразным природным условиям, что по праву ставит его на особое место в экологии позвоночных.

В XIX и начале XX в. достижения техники позволили хищнически уничтожать запасы природных богатств, и это казалось путем прогресса. Ныне уже не хватает пресной воды для нужд промышленности, флора угнетена, пылевые бури в США мстят за уничтожение биоценозов прерий, воздух в больших городах обеднен кислородом, с лица Земли за последние 300 лет исчезли 110 видов позвоночных животных и под угрозой находятся еще 600 видов. Еще недавно этот процесс был назван ноосферой и победой над природой. Теперь стало ясно, что мы наблюдаем явление совсем иного (не социального) порядка: повышенную адаптивность и агрессивность вида Homo sapiens, одного из компонентов биосферы планеты Земля.

И тут встает первый вопрос: насколько укладывается отмеченное нами явление в рамки эволюции позвоночных, к коим принадлежит и сам Homo sapiens? И второй, не менее важный: продолжает ли человек, после того как он создал орудия и научился использовать огонь, оставаться в составе биоценоза как верхнее, завершающее звено или он переходит в какую-то иную сферу взаимоотношений с природой, вовлекая туда же одомашненных животных и культурные растения? Это тем более существенно, что, согласно закону необратимости эволюции, животные и растения, измененные воздействием человека до неузнаваемости, не могут вернуться к самостоятельной жизни, так как за немногими исключениями не в состоянии выдержать конкуренцию с дикими формами.[261] Таким образом, внутри биосферы создалась особая прослойка. Действуют ли в ней принципы естественного отбора?

Многие сторонники эволюционной теории, включая Ч. Дарвина, считают, что современный человек продолжает подвергаться такому же естественному отбору, который прежде действовал на его предков,[262] другие сомневаются в этом, приводя следующие основания: «Постепенное ослабление борьбы за существование неминуемо вело к выходу человека из состава биоценоза. Этот медленно протекавший процесс привел к тому, что естественный отбор для человека сначала ослабел, а затем совсем прекратился… Но отсутствие естественного отбора было равносильно прекращению действия одного из факторов эволюции… и биологическая эволюция человека должна была остановиться. Это произошло около 50 тыс. лет назад, когда оформился кроманьонец».[263]

Я. Я. Рогинский и М. Г. Левин в 1955 г. писали, что в лице современного человека процесс биологической эволюции создал обладателя таких видовых свойств, которые привели к затуханию эволюции.[264] Следовательно, как будто можно не сомневаться в том, что эволюционное развитие человека давно остановилось. Но так как модификации внутри вида продолжаются, то предмет изучения и при такой постановке проблемы не исчерпан. Однако для продолжения исследования необходимы новый аспект и новая методика, ибо, только описав особенности явления, можно примкнуть к той или другой точке зрения.[265]

Через четыре года после выхода в свет монографии А. П. Быстрова Г. Ф. Дебец опубликовал работу с потрясающим выводом. Массивные в древности кости черепа утончаются (грацилизация), причем это происходит не постепенно, а рывками, и не глобально, а по широтным зонам.[266] Так, в субтропической зоне грацилизация черепа произошла в VI тыс. до н. э., а в лесной зоне умеренного климата — в I тыс. до н. э. С этими датами Г. Ф. Дебец сопоставляет даты перехода от охотничьего хозяйства к земледелию, указывая при этом, что «возможно предположение, что переход к земледелию привел к изменению в строении черепа». Впрочем, в равной степени возможно и то, что изменившийся человек обрел новое занятие. Зато вполне справедливо другое его соображение: «…ни сравнительная анатомия, ни этнография не дают нам права считать, что в рамках вида Homo sapiens грацильные формы являются более совершенными». Правильно! Однако хорошо известно, что модификация одного признака сказывается не только на анатомии человека, но и на его поведении. Г. Ф. Дебец приходит к выводу, «что дело идет об изменениях, имеющих биологическую сущность». Следовательно, в условиях исторического бытия в человеческих сообществах продолжают протекать биологические процессы, стимулирующие даже изменения скелета. Но тогда должны быть и вариации меньшего диапазона, отражающиеся на физиологии и поведении. Их вскрыть труднее, однако предположение об их наличии, теперь имеющее прецедент, позволяет нам начать поиски фактора человеческой деятельности, действующего наряду с хорошо известным социальным. Может быть, это внутривидовая эволюция, принявшая под воздействием общественного начала своеобразную форму — распространение вида за пределы первоначального ареала? А может быть, и нечто новое, еще подлежащее изучению? Посмотрим.

Основной материал для эволюционной теории дает палеонтология, но надо помнить, что летопись ее неполна и вопрос о происхождении и вымирании видов до сих пор составляет предмет полемики. Особенную трудность представляет неточность хронологии, причем допуск при датировке появления или исчезновения видов превышает иногда миллионы лет. Аналогичные трудности мы встречаем и при изучении некоторых соматических подразделений вида Homo sapiens, а именно образование рас первого порядка: европеоидной, монголоидной, австралоидной и негроидной; следовательно, чисто биологический подход к проблеме, даже при ограничении во времени, не дает нам никаких преимуществ. Кроме того, надо отметить, что расовая принадлежность никак не связана с теми повышенными способностями к адаптации, которые позволили человеку изменить лик планеты; и наконец, большие расы являются настолько неопределенными общностями, что в антропологии бытуют различные их классификации по некоторым внешним признакам: пигментация кожи, строение черепа и т. п. Самое же главное, что подавляющее большинство особей имеет в качестве предков представителей разных рас, если не первого, то второго порядка, а следовательно, реально существующие и непосредственно наблюдаемые сообщества людей всегда гетерогенны. А ведь именно они, известные нам как народности или этносы, являются коллективными формами существования вида Homo sapiens, взаимодействующими с ландшафтами населяемых ими регионов, т. е. элементарными экологическими внутривидовыми таксонами.

Мы уже упоминали, что реликтовый этнос не представляет угрозы ни для соседей, ни для ландшафтов. Теперь попробуем пояснить причину этого несколько подробнее. Если этнос составляет верхнее, завершающее звено геобиоценоза, то он входит и в цикл его конверсии. Последнее понятие нуждается в комментарии.

Поясняю. Английский биолог Т. Гексли сформулировал следующий тезис: «Цикл конверсии — это механизм, обеспечивающий циркуляцию энергии среди растений и животных одного местообитания, иначе говоря, это обмен веществ в экологическом сообществе, свойственном данному местообитанию. Для сохранения местообитания необходимо, чтобы циркуляция энергии поддерживалась и усиливалась».[267] Последнее для нас чрезвычайно существенно. Естественный прирост в реликтовом этносе в прошлом был обычно ограничен высокой детской смертностью, а наибольшие накопления брачной пары к старости обычно достаточны лишь для поддержания этноса в равновесии со средой и являются некоторой страховкой против экзогенных воздействий: войн, эпидемий, стихийных бедствий. На преодоление этих постоянно возникающих трудностей и уходят нормальные усилия изолированного сообщества. Оно всегда лишено агрессивности и не способно к изменению природы.