неопределенности, согласно которому при наличии двух сопряженных физических переменных (например, импульса и координаты или энергии и времени) может быть установлено значение той или другой, а не обеих вместе.

В этнических феноменах тоже налицо две формы движения — социальная и биологическая. Следовательно, тем или иным способом в том или ином аспекте исследования может быть описана либо та, либо другая сторона сложного явления. При этом точность описания и его многосторонность взаимно исключают друг друга. Отметив это, применим принцип неопределенности к нашему материалу.

Прежде всего сменим аспект: вместо объединения методов обеих школ разграничим сферы их применения. Ясно, что наблюдаемые непосредственно исторические явления группируются по культурно- историческому принципу, а всемирно-историческая схема для фактов — прокрустово ложе. Но также ясно, что сущность явлений, не доступная визуальному наблюдению, при отсеивании локальных черт подлежит компетенции всемирно-исторической концепции, а отмечаемая и доказанная культурно-исторической школой дискретность (прерывность) развития — просто одно из свойств единого, но очень сложного процесса.

Затем изменим подход. В прошлом веке история изучалась двояко: в гимназиях совместно с географией, в университетах — с филологией. В наше время второй способ восприятия предмета возобладал, и во главу угла стало ставиться источниковедение. Однако тут есть большая опасность: историк рискует оказаться в плену у автора источника и может попросту начать пересказывать прочитанное, стараясь передать его содержание как можно ближе к тексту. Но ведь древний автор руководствовался идеями, для нас неприемлемыми, и его читатели, имея иную, чем мы, систему ассоциаций, воспринимали написанное им не так, как читатель нашего времени. Это значит, что если бы Геродот или Рашид ад-Дин писали для нас, то они те же мысли подали бы иначе. А при буквальной передаче текста мы не улавливаем того смысла, ради которого текст был написан. И, наконец, автор древнего источника, естественно, опускал истины банальные, общеизвестные в его время. Но нам-то именно они неизвестны и особенно интересно. Поэтому каждый источник для потомков — криптограмма, и восстановление его истинного смысла — дело трудное и не всегда выполнимое. Достаточно вспомнить споры вокруг «Слова о полку Игореве». И нет никакой гарантии, что к существующим ныне гипотетическим интерпретациям не прибавятся еще несколько, столь же обоснованных и убедительных. Короче, для нашей постановки проблемы источниковедение — это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче — осмыслению исторического процесса.

Другое дело — гимназическая методика. Возьмем из источников то, что там бесспорно — голые, немые факты, и наложим их на канву времени и пространства. Так поступают все естественники, добывающие материалы из непосредственных наблюдений природы. И тогда окажется, что факты, отслоенные от текстов, имеют свою внутреннюю логику, подчиняются статистическим закономерностям, группируются по степени сходства и различия, благодаря чему становится возможным их изучение путем сравнительного метода.

Этот подход целесообразен потому, что позволит осмыслить уже нащупанный эталон исторического бытия — историческую целостность, но чего?.. Теперь можно ответить: цепи событий и явлений, где связь между звеньями осуществляется через каузальность. Прямое наблюдение показывает, что эти цепочки имеют начала и концы, т. е. здесь имеет место вспышка с инерцией, затухающей от сопротивления среды. Вот механизм, объясняющий все бесспорные наблюдения и обобщения культурно-исторической школы.

Однако откуда берутся вспышки и почему инерционные процессы так удивительно похожи друг на друга? На этот вопрос должна ответить всемирно-историческая концепция, но, увы, те средства, которые имеются у исторической науки, дают возможность только описать его. Для гуманитарной науки описание — предел, а истолкование путем спекулятивной философии в наше время не удовлетворит никого. Остается перейти полностью на базу естественных наук и поставить вопрос о наполнении понятия «культура» (та или иная), о той материальной субстанции, которая претерпевает описанные изменения.

Первое, что приходит в голову, самое простое и доступное объяснение наблюденного факта — это попытка сопоставить его с той или иной формацией, основанной на том или ином способе производства. По этому пути пошел Н. И. Конрад, дефинировавший следующие положения: «Рабовладельческая формация характеризуется не рабством как таковым, а общественным строем, в котором рабский труд играет роль способа производства, определяющего экономическую основу общественного бытия на данном этапе истории народа».[159] Этот этап он последовательно сопоставляет с «античностью» или древней историей всего мира.

С такой же легкостью дефинируется понятие «Средние века» — как «период становления, утверждения и расцвета феодализма», и опять-таки для всей Ойкумены. Новым тут является только попытка распространить социально-экономические категории на сферу закономерностей или причинно- следственных связей цепочек событий, а это неверно, и вот почему. Теория исторического материализма была создана специально для того, чтобы отразить прогрессивное развитие общества по спирали, а вовсе не для того, чтобы истолковывать смены династий, военные успехи, распространение эпидемических заболеваний или нюансы религиозных концепций.

В общественном развитии есть своя логика, в последовательности событий — своя. Между обеими системами есть взаимосвязь и даже обратная связь, но именно ее наличие показывает, что тут не одна система отсчета, а по меньшей мере две. Поэтому часто наблюдается, что одна «культура» лежит и в двух или трех формациях, а иногда в одной, как мы показали выше, при анализе так называемых «переходных периодов». Затем, «культур» гораздо больше, чем формаций, что тоже говорит о несовпадении этих понятий. И, самое главное, обе системы отсчета не противоречат друг другу, а дополняют одна другую.

Поясняю. Черты рабовладельческой формации, отмеченные в Египте, Вавилоне, Элладе, Индии и Китае, дают основание зачислить эти общества в одну таксономическую группу, но ни в коем случае не позволяют утверждать их генетическую преемственность или реально бытовавшую взаимосвязь. Зато как «культура» каждое из перечисленных государств взаимодействует с соседями, стоявшими на совсем иных ступенях общественного развития. Например, такие рабовладельческие центры, как Афины и Коринф, составляли одно целое с земледельческими Фивами, скотоводческой Этолией и Фессалией и даже с Эпиром и Македонией, где наличествовал разлагающийся родовой строй. Но все вместе — это Эллада, которую сами древние греки считали целостностью. Но чего?

То же самое в Древнем Китае! Еще в эпоху «войны царств» окраинные государства Цинь и Чу подчинили себе разрозненные племена лесовиков в Сычуани и юго-восточном Китае, в том числе протомалайский этнос Юе. Социальный строй у них и китайцев был разным, а историческая судьба общей. Поэтому их следует зачислять в разные формации, но в одну целостность — ханьскую. Зато хунны, сумевшие отстоять свою землю от китайской агрессии, и в том и другом аспекте — в народ, отличный от китайцев. Правильнее всего отнести их к кочевой целостности Евразии вместе с усунями, полукочевыми ди, полуоседлыми сарматами и земледельцами-динлинами, несмотря на то что и в расовом, и в лингвистическом отношении эти народы отличались друг от друга. Так почему они — целостность?

Оставим этот вопрос открытым, с тем чтобы ответить на него в конце нашего исследования. Ведь ради таких ответов оно и предпринято. А пока ограничимся тем, что заметим различие в системах отсчета, социальной и этнической, и обратимся к проблеме культурных процессов, ибо неоднократно возникала тенденция найти решение проблем этногенеза в истории материальной и духовной культуры.

Можно подумать, что поскольку деятельность этноса воплощается в произведениях его рук и ума,